Осколки-кровоточащие звезды
Шрифт:
Тот самый человек, которого она любила.
Тот самый человек, который мог ее понять. Единственный на всей станции!
Тот самый человек, который должен был ее поддержать.
Лия снова отвернулась к стене.
— Тебе все равно, — сказала она.
— Это не так, — ответил Вилт мягко. И снова ей показалось, что он всего лишь дежурно успокаивает.
— А как? Ты слова Леку поперек не сказал. Тебя все устраивает. Да?
— Лия, послушай…
— Не надо, — оборвала она. — Я все понимаю. Правда. Ты больше не обязан за мной приглядывать. Я большая девочка и очень благодарна тебе за все, что ты сделал для нас с Айном.
Вилт замер перед кроватью. Лия чувствовала на себе его взгляд.
— О чем ты? — напряженно спросил муж.
— Ты знаешь, — устало ответила она. — Я ведь видела, что тебе не нравится в госпитале. Там, на Солле. Ты мог бы уже управлять какой-нибудь больницей, а вместо этого — пресмыкался перед столичными выскочками. А здесь ты получил все, о чем мечтал. Уважение. Высшую должность… говорят, Корбиг уже ничего не решает без тебя, а некоторые вопросы вообще обходятся без его визы.
Она, наконец, снова взглянула на Вилта. Хотела увидеть… да что угодно. Злость, раздражение, обиду.
А он смотрел… с укором, что ли.
Вот и вся его реакция.
— Ты не хочешь все это потерять из-за проступка Айна. Я понимаю. Но Вилт… — произнести имя мужа оказалось невероятно трудно, почти физически больно. — Уйди, пожалуйста. Я не хочу тебя видеть.
— Ты действительно думаешь, что мне нужен статус? — спросил Вилт после недолгого молчания.
Лия пожала плечами.
— Не знаю. Может быть. На самом деле, не важно. Ты промолчал и, тем самым, предал Айна. А значит — и меня тоже… Видишь, тебе и возразить нечего.
— Ты не в себе. Любой мой аргумент…
— Да какие у тебя могут быть аргументы?! — Лия презрительно скривилась.
— Вот об этом я и говорю, — спокойно ответил Вилт.
Слишком спокойно для человека, который ее любит. Разве нет?
— Ты — всего лишь предатель, Вилт, — прошипела она, не в силах больше сдержать эмоции. — Убирайся.
Он моргнул и нахмурился.
— Лек… в общем, тебе перекрыли доступ. Пока что ты даже эту дверь открыть без посторонней помощи не сможешь. А еще… — он поднял ее браслет связи. — Прости… но тебе запрещен любой выход в Сеть. Лек боится, что ты, поддавшись эмоциям, что-нибудь сломаешь. Стоит его поблагодарить за то, что он не посадил тебя рядом с Айном…
— Как благородно! — язвительно прохрипела Лия. — Ты просто пресмыкающееся, Вилт! Я и представить не могла, что такой…
— Ты не в себе, — почти холодно повторил Вилт.
Медленно поднявшись, он подошел к двери бокса и открыл ее.
— Предатель! — выплюнула Лия ему вслед.
— Две тысячи сто восемьдесят шесть…
Айн не знал, какие цели преследовал Лек, когда запретил посещения, но своего он добился. В маленькой комнатке, в которой из обстановки была узенькая кровать, стул, стол и маленький закуток с удобствами, прекрасно думалось.
А вынужденное одиночество и отсутствие новостей только усиливали эффективность самокопания.
Чувство вины точило изнутри, и если сначала Айн думал, что сходит с ума, то теперь понимал, что это не так. Наоборот. С каждым часом полной изоляции ему все лучше виднелась истина.
Истина пугала, и чтобы избавиться от страха Айн пытался считать секунды. Разговаривать сам с собой.
Даже петь.
— Две тысячи сто восемьдесят семь…
На девятый день ему пришло в голову, что истина не существует. А потом он осознал, что вот теперь он сходит с ума. Ему нужно было хоть с кем-то поговорить. Хоть о чем. Даже о погоде, которой на Пределе — всего лишь климат-контроль: сочетание «влажность+температура+уровень кислорода». Ощутить себя не запертым в коробке для завтраков, а хотя бы условно свободным.
Его не интересовало, что о нем думают. Ему даже хотелось, чтобы его возненавидели. Пожалуй, сильнее, чем он сам, его не возненавидит никто. Потому как только он переставал считать секунды, он вспоминал жуткий хрип Тейлы. И это снова сводило с ума, потому что… потому что, как ни старался, он не мог не представлять, что происходило в рубке ее истребителя, когда она стреляла.
Стреляла, сжигая себе руки. Она ведь кричала… срывая голос, кричала от боли. Просто ее никто не слышал, ведь связь была повреждена.
— Две тысячи сто восемьдесят восемь…
Иллюзорный крик преследовал его в забытьи, когда он кое-как засыпал. Он нарастал, становился оглушающим, а потом голос Тейлы затихал… чтобы превратиться в панический выкрик Лии.
«Нет!»
Он подвел их всех.
К концу девятого дня Айн окончательно забыл, что кроме него в диверсии участвовало еще десять человек. И это только непосредственно на перевалочной станции. Тех, кто остался на Пределе и не видел последствий, он забыл уже на второй день одиночества.
— Две тысячи сто восемьдесят девять…
Слившиеся в одно мгновения перестали его интересовать. Он буквально кожей чувствовал, как на него надвигается очередной приступ безумия и не был уверен, что на этот раз придет в себя. Айн почти не слезал с кровати. Ложился, когда ему хотелось спать. Просыпался, и… садился прямо так, даже не пытаясь застелить постель.
Одиночество… он думал, что свихнулся от ненависти, но нет… тогда он еще не знал, как может свести с ума чувство вины.
— Две тысячи сто девяносто…
— Все равно собьешься!
Айн моргнул и повернул голову. Надо же, так увлекся подсчетом секунд, что и не заметил, как дверь открылась.
— Это что? Последний ужин и последнее желание? — спросил он.
Нейра, державшая в руках бумажный пакет, в которых ему обычно приносили еду, усмехнулась.
— Не надейся, — она шагнула в комнату, и дверь за ней закрылась. Айн услышал характерный щелчок.
— Тебя-то за что здесь заперли? — спросил он.
Улыбка Ней угасла. Она вгляделась в него и заключила: