Осколки любимого сердца
Шрифт:
— Какой?
— Такой…
— Доча… Как же ты теперь… будешь-то, а, доча? — спрашивал Илья Андреевич.
— Завтра с утра пойду в милицию и напишу заявление, — твердо отвечала Саша.
— Это, конечно, правильно, Сашуля… Так и надо сделать, — говорил отец как-то не очень уверенно.
— У тебя же не может быть других предложений, папа?!
— Нет, конечно, нет… Конечно, нет, что ты… Но я просто… Я просто думаю о тебе… О том, будет ли тебе это по силам…
— Что именно? — И ее, и Ромку всегда сердила эта отцовская привычка то и дело обрывать фразу на полуслове!
— Видишь ли, дочка… Тебе, наверное, кажется, что… все
— Ну и что? — вызов, который слышался в ее голосе, заставил Илью Андреевича осечься. Он ответил только после очень большой паузы:
— Ты мой ребенок, Сашуля… Я не самый лучший отец, но ты мой родной ребенок… И ты так похожа на мать… Я просто хочу оградить тебя… от всего неприятного… и… и не знаю, как это лучше сделать…
— Ты бы действительно оградил меня от всего неприятного, если бы захотел увидеть насильника своей дочери за решеткой!
Слова «насильник дочери» словно пришибли Илью Андреевича: он стал совсем несчастным. Ромка не видел этого, но был уверен, что отцовская лысина, как всегда в таких случаях, залилась пурпурной краской.
— Я просто хочу предупредить тебя… и пожелать тебе мужественности, девочка… Я бы очень хотел помочь тебе, но… Я такая паршивая поддержка…
Саша молча встала и вышла из кухни, изо всех сил постаравшись не хлопнуть дверью.
— А на следующий день она встретилась с теми типами в «Макдоналдсе», — встряла Анюта. — Там кассир заболел, ей поручили подменить.
Саша встала у стрекочущего аппарата и мысленно повернула в голове рычажок дежурной улыбки. Она уже прекрасно знала свои обязанности: ей полагалось не только принимать заказы и выбивать чек, но и пытаться, что называется, «по полной программе» в дополнение к заказу «впарить» посетителям разномастные круассаны, картошку фри различных фасовок и степени поджаренности, колы-фанты-спрайты и остальной неликвидный «стафф», название которого начинается на «мак».
Лиц посетителей она давно уже не различала — все они были просто «клиентами», без возраста и пола. Один из таких клиентов, кажется, мужчина и, кажется, все-таки молодой, первым откликнулся на ее выкрик: «Свободная касса!»
— Здравствуйте, что будете заказывать? — спросила Саша, стараясь, чтобы улыбка не соскользнула с лица на майку прежде, чем этот клиент отойдет.
— Двенадцать чизбургеров.
— Не желаете ли еще картошку фри?
— Нет…
— Тогда, может быть, колу?
— Нет…
— Круассан?
— Нет…
— Десерт?
— Нет!..
Улыбка еще держалась, когда принесли его заказ. Саша быстро потыкала пальцами в бюст кассового аппарата и, не поднимая головы, выдала итог:
— Столько-то рублей, столько-то копеек.
Клиент зашуршал карманами, затем почему-то замер. Воцарилась непонятная тишина. Недоумевая, Саша подняла глаза: парень как парень. В джинсах и легкой ветровке. Смуглое лицо в обрамлении жгуче-черных
Что это? Он смеется над ней?!
Да, он смеется!
— Пожалуйста, заплатите, — сказала Саша, ничего не понимая. Она сразу почувствовала себя неловко: что в ней не так? Испачкала футболку? Волосы выбились из-под козырька и сложились в смешную прическу? Не может же быть, чтобы приступ неудержимого веселья у молодого человека вызывал один только ее вид!
— Так вы будете платить?
— Да, конечно! — он отвечал преувеличенно серьезно, темные глаза по-прежнему смеялись, а вот улыбка у парня была какая-то… картонная. Неестественная была улыбка. «Господи! Да это же он меня передразнивает! — ахнула про себя Саша. — Неужели я действительно так глупо смотрюсь со стороны? С этой казенной улыбочкой, больше похожей на оскал, и этим набором фразочек „а-ля навязчивый сервис“?!»
— Как вы предпочитаете, чтобы я заплатил? — спросил тем временем клиент.
— Что?
— Вам крупными или мелкими купюрами?
— Все равно, — буркнула Саша.
— Может быть, предпочитаете доллары? Фунты? Доллары? Тугрики?
— Н-нн-нет…
— А не желаете ли к купюре получить остаток мелочью?
— Н-нну…
— Вам пятирублевыми или рублевыми монетами?
— Э-э…
— Еще есть пятидесятикопеечные и десятикопеечные. Как угодно?
Посетители, столпившиеся за спиной у весельчака, не выдержали и начали потихоньку посмеиваться. Кое-кто даже в голос. А кто-то даже зааплодировал.
И, как назло, именно в этот момент — все менеджеры в зале отлучились по делам!
— Что вы хотите? — тихо-тихо спросила она, поднимая голову. Улыбочка-«завлекалочка» быстро сползла у парня с губ, когда он увидел горящие презрением Сашины глаза. — Вы считаете, что это очень остроумно — издеваться подобным образом? Я не устройство, не робот и не заводная кукла, как вы, наверное, подумали. Я просто делаю свою работу! Она не всегда доставляет мне удовольствие, но это моя работа! И не моя вина, что этому большому механизму под названием «Макдоналдс», нужны гайки! Да, я гайка, я даже где-то попугай, если хотите, но при этом я мыслящий, живой человек, я живая , представьте себе это, вы, сытый гороховый шут!
Наступила тишина.
— Я понял… — сказал парень очень серьезно. Смущенно, сложив ладонь лодочкой, выложил на тарелочку деньги и отошел, забрав свой бумажный пакет с чизбургерами.
— Ну вот… А где-то через полчаса в «Макдоналдс» вошел тот самый тип… — продолжила Аня. — Саша потом говорила, что узнала бы этого парня из тысячи! Из миллиона тысяч!
Это он тогда, в ту злополучную ночь, когда она стояла перед четырьмя мужчинами в разорванной одежде и дрожала от страха, тянул к Саше свои липкие и холодные руки! Правда, он так и не прикоснулся к ней, но она нисколько не сомневалась, что руки у этого парня именно липкие и холодные. И еще она хорошо запомнила его взгляд: светлые рыбьи глаза смотрели так, будто хотели сожрать ее всю, сожрать так, чтобы сок стекал по подбородку… И вот сейчас эти ледяные безжалостные глаза снова ощупывают с головы до ног, даже кассовая стойка этому не мешает. Этот парень пришел именно к ней — это Саша поняла по тому, как уверенно он пробирался сквозь толпу, предварительно нашарив глазами в зале ресторана именно ее, Сашу, и даже удовлетворенно кивнув при этом самому себе…