Осколки прошлого
Шрифт:
Сажусь за руль, снова смотрю на спутницу, она оглядывает меня похотливым взглядом. Черт, сколько этой дамочке лет?
— Ну что, долго еще будем в гляделки играть, малыш?
Сегодня будет жарко. Я аж вспотел. Хоть уже давно и не ребенок, но она на меня действует как-то очень зажигательно.
Я надавил педаль газа, и машина нас понесла по пустынной дороге.
— Как тебя зовут? — почему-то вдруг этот вопрос возник у меня именно сейчас, спустя столько времени.
— Ви, — ответила она улыбаясь.
А мое сердце пропустило удар, я сбросил
— В чем дело? Если тебе не нравится, можешь меня называть, как хочешь, я не обижусь.
Но я уже ее не слушал, в голове мелькали картинки из прошлого и четко остановились на том дне, когда я еще не думал, что моя Ви, которую я любил и которой был готов отдать без остатка всего себя и то, что у меня было на тот момент, так жестоко растопчет мои чувства.
Открываю входную дверь и вижу, как Виолетта мечется по квартире и собирает вещи.
— Мы переезжаем? — спрашиваю ее шуточным тоном.
Она, наверное, не ожидала меня увидеть так рано дома, поэтому застыла, как вкопанная, после моего вопроса. Поворачивается ко мне лицом и смотрит с таким пренебрежением, будто перед ней стоит не тот человек, который любит ее, и которого, по ее же словам, любит и она, а вонючий бомж с городской помойки.
— Переезжаю я, — отвечает.
— И куда, если не секрет? — все еще пытаюсь шутить.
— А знаешь, — опять взгляд холодных синих глаз, теперь чужой, не родной совсем, да и вздернутый кверху подбородок меня как-то насторожил, что она задумала? — Я решила, что нам нужно расстаться.
Вот как, она решила. Она решила, ни хрена не мы.
— А ты, может, спросишь у меня или хотя бы объяснишь, с чего ты, блядь, решила это за нас? — начинаю закипать я.
— А потому, что заколебалась я делить тебя с твоей истеричной мамашей, потому что заколебалась выслушивать от нее постоянный негатив в мою сторону! — она говорила на одном дыхании, наверное, боялась, что я это не так пойму, если она будет говорить с расстановкой. — И знаешь, что самое главное?
Я смотрю на нее вопросительно.
— Я тебя больше не люблю.
Задерживаю дыхание. Пять, десять, пятнадцать секунд, выдох.
— Забери свои слова обратно, — делаю к ней шаг, она вскидывает руку перед собой, второй достает телефон и нажимает какой-то номер.
— Слава, да, я. Я уже скоро. Да, — быстро говорит она, потом кладет трубку. — Если хоть еще шаг сделаешь, тебя порвут и размотают по кусочкам.
Она мне угрожает? Я останавливаюсь и не подхожу к ней не из-за угрозы, нет, я не могу понять, где моя Ви, и что эта незнакомая тварь делает в ее обличии?
Следом до меня доходит все то, что только что услышал. Слава?
— Какой Слава? — голос не мой. Подавленный какой-то выхлоп слов.
— Это тебя не касается, — бросает она пренебрежительно и продолжает собирать вещи. — Знаешь, давай разбежимся нормально, Тем, без сцен. Вот как, помнишь, в «Иван Васильевич меняет профессию»? Это будет просто изумительно, ни себе не тратишь нервы, ни мне.
Она так буднично об этом говорит, а у меня пелена опускается на глаза. Злость, гнев, чувство необратимой потери — все в одном флаконе. В голове тут же всплывают слова матери: «Тем, вот попомнишь мои слова, шлюха она. Из-за нее ты хамишь своей матери». Вспоминаю, как ответил ей тогда, чтобы она закрыла свой грязный рот, и что нас с Ви она больше не увидит в своем доме. Помню, как она тогда мне звонила и плакала. А я ее заблокировал. Отправил в черный список.
— Шлюха, — рычу я.
Она вперила в меня испуганный взгляд. Я подскочил к ней, вырвал эти ублюдские вещи, вещи, которые были куплены на мои деньги, а теперь она собирается уйти к какому-то мудаку и все забрать с собой.
— Тварь, — я схватил ее за руку и швырнул на диван.
— Не тронь! — провизжала она, вскакивая на ноги. — Ты конченый урод! Если я не выйду через пятнадцать минут, за мной поднимутся, придурок, не подходи! — орет она.
А я уже подхожу, хочу убить за то, что она мне изменяла, за то, что так просто, без сожаления хочет растоптать полтора года жизни вместе, да просто за то, что…
Удар по голове. Я остановился, держась за лоб. Виолетта проскочила мимо меня к двери, пользуясь моей заминкой.
— Больной ублюдок! — кричит от выхода. — И я за тебя еще собиралась замуж!
Я отрываю руку ото лба, вижу кровь. Чем эта дура в меня кинула? Но слышу шуршание возле входной двери и направляюсь туда.
— И знаешь, я мучилась несколько дней, но теперь понимаю, что поступила правильно, сделав аборт, от такого придурка грех рожать.
Я встал, как вкопанный. Аборт. Проговариваю еще раз про себя это страшное слово. Она же сама мне говорила, что хочет ребенка, мы хотели пожениться в ближайшее время.
Из ступора меня вывел хлопок двери, она ушла, а я… Что тогда было со мной, я не помню. Уже не помню. Потому что в тот день во мне умер тот Артем, тот наивный придурок, который мечтал о большой любви, который стремился к тому, чтобы у него была большая семья. Тогда, три года назад, только благодаря матери, в мою оболочку, спустя несколько месяцев беспробудного бухалова, вновь стала вливаться жизнь.
Вспоминаю, как приехал дед, как ругал меня и троллил так, что мне самому стало стыдно за свое поведение.
— Дружок! — вывел меня громкий оклик в ухо. Я поворачиваю голову. — И ты в бар вроде как собирался, идешь? — моя пассажирка открывает дверь машины и с грацией кошки вылезает из нее.
У Тихона музыка долбит вовсю. Это бар для стритрейсеров, и сегодня здесь намечается вечеринка в честь победителя очередной серии заездов. Как только мы заходим в двери, до слуха тут же доносятся сквозь громкую музыку слова:
— А вот и наш победитель.
Серега поднимает бокал пива, пытаясь переорать музыку. Я салютую ему в знак приветствия. Обнимаю свою спутницу крепче, и мы пробираемся сквозь ревущую поздравления толпу.