Осколок

Сычев Дмитрий

— Есть что-то кроме денег в твоей голове? Совесть? Сострадание? — Далур буравил девушку глазами.

— Как есть не выспался. Только глаза продрал, и сразу о высоком. — девушка поморщилась. — Есть. Но высокими идеалами и громкими речами сыт не будешь. Мы уже здесь, посмотрим, что удастся выяснить. Но будет лучше, если по окончанию работы мой кошель потяжелеет. Впереди зима. Её нужно будет переждать в городе, под крышей, у уютного очага. Ты можешь податься в свои горы или шахты, или где вы там обитаете. А я — птица вольная. Всё моё в заплечном мешке, да, может, ещё в паре

мест, слишком далёких отсюда, чтобы о них вспоминать. Ладно, чего спорить. Всё решится уже вот-вот.

— Горы… — тихо протянул Далур и помрачнел ещё больше. — Неча языками впустую молоть, пошли к Толсу, — проворчал дварф, всем своим видом выказывая недовольство. — Сколько времени уж прошло, как пропали. А мы всё трепемся, да плату обсуждаем.

— Ну пошли, — девица хмыкнула и принялась укладывать свои нехитрые пожитки в мешок.

Молчун энергично жевал горбушку и, не проронив ни слова, наблюдал за беседой. По обезображенному лицу невозможно было понять чью сторону тот занял в мыслях. В один глоток он допил остатки молока, с некоторой тоской и сожалением поглядел на лежащий на сене плащ, тёплое и уютное ночное пристанище, и принялся сворачивать его.

Вскоре наёмники вышли из сарая. Они плотно затворили за собой скрипнувшую створку и быстро пошли по изогнутой, словно коромысло, улице. Дом старосты стоял не очень далеко, вчера они бывали возле него, но уже затемно. Этот посёлок слишком мал, чтобы заблудиться, да и дорога уже была известна.

Хоть осень уже принялась красить листья, а затем безжалостно их срывать и разбрасывать по округе, небо было чистым. Чудесное утро обещало стать погожим и тёплым днём, будто и не было вчера чёрных тяжелых туч, грозящих пролиться дождём.

Каменная топь оказалась типичной северной деревушкой, с низкими и основательными срубами домов. Крыльцо каждого жилья украшала различная резьба: животные, деревья или же просто какой-то нехитрый узор. Дома чередовались с добротными сараями и загонами. Кто-то выращивал на заднем дворике какую-то еду, кто-то держал скотину. Несмотря на царивший вокруг порядок и основательность, в воздухе тяжёлой тучей висела тревога. Пастух гнал овец и хмуро глядел по сторонам, а не насвистывал обычную для себя, задорную песенку. Бабы у колодца тихо переговаривались, многие с заплаканными лицами и красными носами, натёртыми платками за бессонную ночь.

Ни смешков, ни перешёптывания за спиной у незнакомых наёмников. Посёлок-то небольшой, душ сто пятьдесят, и пропажа двадцати человек отразилась на каждом. Друг, брат, сосед, собутыльник в кабаке. Переживали беду всем миром. Хорошее настроение от уютной ночёвки и такого славного светлого утра стало быстро улетучиваться.

Спутники впитывали тревогу, щедро разлитую вокруг них. Отовсюду доносились обрывки невесёлых разговоров.

— Дак две недели уж нет, даже больше поди…

— Не найдут! Куда там…

— Эх, жалко Лани, одна ведь осталась, малютка совсем…

— Стража-то с городу не годна ни на что! Мне свояк с Лесного предела всё про них рассказал…

— Руг мне серебро должен! До ярмарки занимал. Эх, теперь пропали денежки.

— Что ты! Что ты! Сердца у тебя нет…

— Отару Гвина пока сам пасу, а что делать?

В конце узкой улочки показался дом, явно побогаче и побольше всех прочих. У крыльца стояли люди, и даже издали на большинстве из них угадывались форменные куртки стражи Лесного Предела. Они разговаривали с высоким и худым стариком. Его длинные усы нависали над седой щетиной и раскачивались от каждого движения.

Некогда добротный кафтан теперь сидел мешком, придавая помятому старику совсем уж неопрятный вид. Глаза устало смотрели поверх тяжёлых чёрных мешков, которые было видно и с десяти шагов.

Старик что-то говорил то Толсу, то стоявшим возле него мужикам. Судя по одежде, те были местными. Дед досадливо дёрнул себя за висячий ус и смачно сплюнул на землю.

— Да пойми ты, Гарон! У меня приказ! Старший офицер умер, и я теперь должен доложить в город о случившимся и получить дальнейшие указания. Мне жаль, но я вынужден ждать несколько дней, пока моя весть дойдёт до начальства, они решат, что к чему, и ответят.

— Что я людям-то скажу? — Гарон, наверное, в сотый раз досадливо сплюнул. — Вот этим вот! — он указал узловатым пальцем на мужиков, стоящих рядом. — Жёнам я что скажу? Пришли, мол, спасители, наших искать. Сидят вот теперь на солнышке, греются, ждут всё чего-то. А пропавшие ваши, значит, ещё погодят. Днём раньше, днём позже — невелика разница. Так выходит? Ты-то запрёшься в трактире, а мне-то людям в глаза смотреть. Эх, недаром про вас говорят… — Гарон ещё раз махнул рукой и смолк.

— Что говорят? — недобро щурясь, спросил Толс — Кто-то прилюдно и намеренно позорит честь и достоинство городского стражника?

Гарон хмуро и недовольно смотрел на Толса, и молчал.

— Нам никого ждать не надо, почтенный староста, — бесцеремонно влезла в разговор Арди — Это Молчун, это Далур. Меня можешь Арди звать. Если наша договоренность с Вергардом ещё в силе, мы можем приступить к поискам хоть сейчас. Ночёвка придала сил, дело неотложное, так чего нам медлить?

— Вергард сам решил вас нанять и сам хотел платить. Я его кошельку не хозяин. Его деньги я отвезу назад в Лесной Предел, и их отдадут вдове. Я, конечно же, включу в донесение вопрос об оплате наёмников, но сам раскошелиться не готов. Ждём ответа от наших старших. Всё! — Толс перебил начавшего было что-то возражать Гарона. — Я распоряжусь, мой десяток опросит людей в посёлке. Составим пока план. Если придёт ответ «искать» от капитана — тут же и начнём.

Толс резко развернулся на пятках и пошёл прочь. Стражники безмолвно пошли за ним.

— Вернёшь ты вдове, как же, пёс шелудивый, — с плохо скрываемой злобой процедил староста в спину Толсу. Он устало повернулся к Арди. — Денег-то у нас немного. Я не знаю, на какой цене вы сошлись с этим Вергардом, но я навряд ли смогу её выплатить. Хотя помощь нам очень нужна, видят Держатели Мира, это так. Я не ожидал, что нужно будет платить, не готов я к этому. Со своими-то я конечно пошукаю, глядишь соберем чего. Говорю сразу, не шибко много. Мы тут не жируем.