Осквернитель
Шрифт:
– Это все Иоанн. Он замечательный, очень умный, с ним безумно интересно и весело…
– Но?
– Но он так измучил меня своей ревностью, ты даже представить себе не можешь!
– Мне казалось, девушкам нравится, когда их ревнуют.
– Нравится? – задумчиво протянула Инга. – Да, пожалуй. Но теперь это переходит все границы! Его телохранители каждый раз обшаривают всю квартиру! Он никогда не предупреждает о своих визитах и может заявиться посреди ночи, лишь бы просто убедиться, что у меня никого нет! Представляешь?
– Просто убедиться? –
– Ну, не только, – слегка смутилась девушка. – Знаешь, я, конечно, ценю его внимание, только должна же быть у меня своя собственная жизнь! Я ему не жена и даже не содержанка!
– Он и сегодня может пожаловать?
– Запросто!
– Тогда нам не стоит терять время!
Я потянулся за бутылкой, но Инга вновь перебралась мне на колени и через голову стянула с себя ночную рубашку.
– Вино подождет! – решительно заявила она, и на какое-то время нам действительно стало не до выпивки.
А потом было лень идти за бокалами и штопором, поэтому я просто лежал на диване и любовался точеной фигурой Инги, прижавшейся ко мне теплым боком.
– Ты так редко заходишь, – пожаловалась она.
– Дела, – многозначительно бросил я в ответ.
Девушка вскинулась, уловив явную недосказанность, но тут в дверь постучали.
Постучали резко, требовательно и куда громче, чем того стоило ожидать во втором часу ночи.
– О нет! – простонала Инга и умоляюще пролепетала: – Себастьян, милый, выручай! Прошу тебя!
Я тихонько рассмеялся, забавляясь нелепостью происходящего, и успокоил певицу:
– Не волнуйся, уйду через окно.
– Спасибо! – охнула девушка и быстро натянула ночную рубаху.
Стук в дверь повторился, кто-то громко позвал:
– Инга!
– Иду! – отозвалась певица, набросила на плечи длинный халат и, не выходя в прихожую, крикнула: – Кто это?!
Я с охапкой скомканной одежды забежал в заднюю комнату, приоткрыл оконную раму и выбрался на карниз. Там замер нелепым обнаженным акробатом, словно воплощение шутки о не вовремя вернувшемся домой супруге, молясь Святым, чтобы охране кронпринца не пришло в голову выглянуть на улицу. Но нет – в комнате лишь мигнул отблеск фонаря, и вновь потемнело оконное стекло.
Выждав какое-то время, я осторожно влез обратно и принялся одеваться.
Из-за неплотно прикрытой двери доносились громкие голоса и смех, но прислушиваться к щебетанию парочки я не стал и вновь взобрался на подоконник.
Взобрался – и замер, уловив приторный дымок дешевой опиумной смеси.
Это еще что такое?
Перегнувшись, я с высоты второго этажа оглядел глухой переулок и сразу приметил, как мерно вспыхивает и угасает в темноте огонек раскуренной трубки. Огонек гулял по кругу, смазанные тени покашливали, переругивались и сплевывали под ноги.
И что делать? Если на глазах у зевак выберусь из окна, ущербу моей репутации будет немного, но вдруг это свита кронпринца?
Да нет – бред! Сомневаюсь, что сотрудники Пурпурной платы на службе опиумом балуются.
Но тогда кто?
Вопрос.
Ответа на него у меня не было, поэтому я устроился у приоткрытого окна, изредка поглядывая вниз. Какое-то время на улице ничего интересного не происходило, и уже начала понемногу накатывать сонливость, когда полудрему вдруг разметал металлический лязг, будто на землю уронили сумку, набитую чем-то железным и острым.
Почему непременно острым?
А как иначе? Ночь, глухой переулок, опиум…
Интересно, по чью это душу? За кем пожаловали – за мной или за кронпринцем Иоанном?
– Разбирайте! – надсадно просипел смутно знакомый голос. – Чуть спину не сорвал….
Вновь залязгало железо, и все тот же доброхот зашипел:
– Да тише вы, бесы! Всю округу перебудите! И уберите дурь, сначала дело сделайте!
Шум немедленно стих, и какое-то время до меня доносилось лишь надсадное дыхание. Потом человек несколько раз кашлянул, прочищая горло, и произнес:
– Карету к воротам не подгоняют, до нее он пойдет пешком. Никаких разговоров, окружаете и режете. Чтоб, даже если вырвался, кровью истек!
И тут уж никаких вопросов не осталось – это за мной.
Попрошайка, сволочь такая, подсуетился!
И ведь все правильно рассчитал: попробуй отбейся от десятка обкуренных нищих – кто-нибудь да достанет!
– Ждите здесь, на улицу не высовывайтесь, – распорядился Юлиус. – И не курите больше!
Вновь послышалось оживленное шушуканье, и, воспользовавшись моментом, я тихонько выбрался на широкий карниз. На миг замер высоко над головами убийц и начал осторожно удаляться от нищих. Цепляясь за лепнину, перебрался за угол и уже там сначала повис на руках, а потом спрыгнул на землю.
Выпрямился, прислушался – тишина. Вот и замечательно.
Убегать не стал, вместо этого схоронился в темном закутке и, когда старина Юлиус двинулся в обратный путь, бесшумно скользнул к нему за спину.
Попрошайка даже ахнуть не успел. Ладонь зажала рот, под левую лопатку легко вошел трехгранный клинок шила. Жесткая судорога перетряхнула старичка, уже бессознательно он дернулся, но сразу обмяк и повис у меня на руках.
Я ухватил безжизненное тело под мышки, дотащил до сточной канавы и скинул в грязь. После спрыгнул в вонючую жижу сам, уволок мертвеца к выложенной кирпичом трубе под дорогой и обнажил изогнутый пахартский клинок.
Уж лучше бы старик Юлиус послушался моего совета и убрался из города.
Но нет так нет. Мне к грязной работе не привыкать…
4
На квартиру вернулся на рассвете. Оставил за порогом изгаженные сапоги, прошел к себе и, ничего еще толком в полумраке помещения не разглядев, сдвинул защелку, высвобождая скрытый в трости клинок.
– Не стоит, господин Март, – с явственным акцентом произнес сидевший за моим столом человек и открыл заслонку фонаря. – Полагаю, вы меня не помните…