Особенная дружба | Странная дружба
Шрифт:
Жорж обрадовался, когда Блажан закончил трёп. Ему хотелось узнать, спит ли Ровьер. Находясь с краю ряда, Ровьер мог разговаривать только с Жоржем. Свет ночника падал на его лицо; его глаза были закрыты, но он открыл их, словно почувствовал на себе взгляд Жоржа.
— Спокойной ночи, — сказал он, улыбаясь, и протягивая Жоржу руку; после чего повернулся на другой бок и натянул одеяло до ушей.
Жорж не ложился так рано, и поэтому не мог заснуть. Он думал о случившемся за день и о своих соседях: Блажан был выходцем и той же среды, что и Жорж, и таким же умным. Ещё приятнее для Жоржа стало то, что воспитатель дал ему в соседи Ровьера. Он был мальчиком, которого
Затем его мысли перескочили на другое: вчера вечером его мать пришла к нему в комнату, чтобы поцеловать и пожелать ему спокойной ночи. Она сказала ему:
— Завтра, мой маленький Жорж, ты будешь далеко отсюда.
И теперь она была на самом деле так далеко! И последние каникулы, лицей, его собственный дом казались Жоржу очень далёкими. Однако, он по–прежнему мог представить собственную большую спальню; и густой ковер, на котором он делал свои упражнения; и кресло, из которого на то, как он их делает, с полным безразличием смотрела персидская кошка; и его полки, полные книг, перекочевавших из отцовской библиотеки — их он читал в постели. А ещё — две английские репродукции: «Мальчик в голубом» и «Мальчик в розовом» [две знаменитые картины английского художника Томаса Гейнсборо], висевшие над его кроватью; деликатно тикающие часы, чьи куранты били уже целое столетие, в котором Жорж, если бы он жил тогда, был бы не школьником, а королевским пажом, как тот юный шевалье де Сарр, чей портрет висел в гостиной.
Как он мог предполагать, что колледж так быстро разъединит его со всем этим? С этой ночи он больше не будет сожалеть о потери комфорта и роскоши родного дома, как завтра он не стал бы сожалеть о потере своего велосипеда: как сказал аббат–префект, отныне его дом здесь. Он начал засыпать: в его сне бил колокол. Был ли это колокол собора M.; или колокол деревенской церкви, бьющий по праздникам; или, возможно, это был колокол замка, сзывающий к обеду; или, это всего лишь его будильник? Неожиданно кто–то сжал плечо Жоржа, и, не понимая происходящего, он увидел над собой лицо священника, и услышал голос, говорящий:
— Сейчас же поднимайся, вставай на кровати!
Ещё не отойдя ото сна, он стоял на коленях, слушая утреннюю молитву:
«О Боже, в силу благости Твоей, что свет суток восстанавливаешь мне…»
Блажан дружески кивнул ему. Жорж посмотрел на Люсьена, улыбнувшегося в ответ. Он соскочил с кровати, и, надев тапочки, вывернул карманы своего синего пижамного костюма, живо проведя по нему щёткой (у него были определенные принципы), а затем повесил его в свой шкафчик. Он достал костюм плюс–четыре [Plus–fours — костюм со штанами, спускающимися на 4 дюйма (10 см) ниже колена, отсюда и название. Традиционно связан со спортом, прежде всего с гольфом] и отправился к умывальникам.
Они все оказались занятыми, и он принялся ждать. У каждого из его одноклассников был свой способ мытья. Некоторые плескали воду на свои лица маленькими горстками. Кое–кто намылил всю голову мылом, став похожим на бюст, покрытый пеной. Другой старательно тёр своё лицо, как будто пытаясь содрать его с себя, а рядом с ним еще один был так нежен с собой, что, казалось, просто деликатно ощупывает свою физиономию. Наконец, пришла очередь Жоржа. И после того, как он развесил полотенце на нижней перекладине кровати и вытряхнул лосьон для волос себе на голову, Жорж подпер зеркало подставкой и приступил к расчесыванию.
Он увидел Люсьена Ровьера: тот был полностью раздет и начинал одеваться, с надменным презрением к условностям. Жорж огляделся в поисках дежурного воспитателя; тот находился в дальнем конце спальни. Ровьер, без сомнения, был об этом осведомлён. В любом случае, что может быть более естественным, чем не обращать внимания на соседа? В конце концов, все они были мальчиками; завтра Жорж тоже не будет обращать внимание на подобное.
Войдя в студию, Жорж следил только за Блажаном, в попытке отыскать свой стол, находившийся где–то в среднем ряду, опять с Ровьером, сидящим по левую руку, и снова в конце ряда.
В старшей школе присутствовал настоятель собственной персоной, который председательствовал на «медитации», которую было принято посвящать какому–нибудь святому, приходившемуся на этот день. В то утро он ограничился коротким и сокровенным назиданием. Приветствуя слушателей, он напомнил об их обязанностях по отношению к Богу и к самим себе, к их воспитателям, родителям и однокашникам. Он призвал их ревностно принять участие в мессе, которою он собирался праздновать первой в этом учебном году, Мессе Святого Духа. Он объявил, что на Уединении, которое должно начаться в этот вечер, будет проповедовать видный священник–доминиканец, и выразил надежду, что каждый сможет извлечь из него пользу. Ещё он сказал об их тетрадях для Уединения, которые должны были раздать им их воспитатели.
Жорж исследовал мальчиков, сидевших непосредственно перед ним; без сомнения, этот класс начинался с четвёртой формы, старшие ученики занимали заднюю часть комнаты. При взгляде сзади, он нашел их головы забавными. И он, у кого была боязнь фигур, начал считать: он классифицировал и нумерованы круглые головы и овальные, маленькие, средние и большие. Он разделил их по цвету. Он отметил, сколько их было справа и слева от него, или, были ли их волосы зачёсаны назад, как у него. Одна темная голова имела седую прядь; на другой, каштановой, красовалось несколько золотистых локонов. Жоржу никогда раньше не приходилось замечать подобных вещей среди своих товарищей по лицею.
Он чувствовал, что его внимание обращается на тех мальчиков, потому что видел — слова, которые они слушали в религиозной тишине, без сомнения, оставляют их равнодушными, как и его самого; но был склонен считать, что все они признают их несомненную пользу.
В часовню старшие мальчики вошли с правой стороны от хора, в трансепт [часть помещения храма, перпендикулярная нефу], лицом к начальной школе. Жорж оказался в шестом ряду. Он восхитился статной осанкой настоятеля, одетого в красную ризу. Только главный алтарь обладал привилегией бить в колокола и мантиями для тех, кто служил мессу. Другим алтарникам — часть из которых заняла места в галереях, другие расположились в апсиде [выступ здания, в плане полукруглый, гранёный или прямоугольный] — воспитатели говорили его собственную мессу, которую каждый из них служил ученикам. И какое же количество алых масс было видно повсюду! Учебный год начинался с вызывающего цвета любви!
Как только школа вошла в неф, хор, сгруппированный у фисгармонии, начал петь. Неожиданно, священник–хормейстер поднял жезл и начал величественно отбивать такт, как бы приводя к согласию весь хор. Но был один солист, чей голос сладкозвучно пропел необычные слова:
Приходи, Дух любви,
Снизойди в этот день в мою душу.
Приходи, Дух любви
Приходи, в мою душу, принадлежащую тебе.
Хористы подхватили песнь, а затем, более или менее вовремя, к пению присоединились остальные; хормейстер добросовестно отбивал такт сначала нефу, а затем и трансепту.