Особенности разведения небожителей
Шрифт:
— Белый, — улыбнулась моя хранительница, осторожно беря в ладони мокрый облезлый мячик с широко открытым орущим клювом. — Но не альбинос. Прелестный малыш.
Петух моментально забыл орать мне в ухо и переключился на Тай Жень. С одной стороны, меня выбесил его обожающий взгляд, а с другой — даже неплохо, что чокнутый папаша отвлекся и перестал тянуть из меня последние соки. Пока они с Тай Жень увлеченно обсуждали будущий рацион новорожденных и пока феникс, открыв рот, внимал совету измельчить скорлупу, из которой вылупились детки, и скормить им же для здоровья, у меня появилась возможность
— Почему ты так переживаешь? Разве это не цель зоопарка? — спросила меня Тай Жень, когда мы устало тащились по аллее обратно в павильон.
— Цель-то цель, да только именно фениксами уже никого не удивишь. Сейчас награду выдают только за редких черных, и то небольшую. А остальные яйца намного дороже было бы продать именно яйцами, как ингредиенты. Пока они не проклюнулись, определить, какое из них болтун, а какое с цыпленком, невозможно, так что это было бы выгодно. Да только ненормальный папаша убьет за такое кощунство. Мало того, теперь кое-кто шибко умный, — я многозначительно посмотрел на Тай Жень, — еще и драгоценную скорлупу предложил бесполезным цыплятам скармливать. Эх. Главное, те, что не проклюнулись, никуда не годятся, кроме как в помойку. У них даже скорлупа становится ядовитая.
— Дети не бывают бесполезными, — улыбнулась хранительница. — Я вот поговорила с Хэем Фонхуа и выяснила, что, например, все поставки лазурного оникса, необходимого для твоих духов, обеспечивает Нин Жей, один из голубых фениксов и сын нашего заботливого папаши. А еще есть радужная сера из вулканов Шиньчже, где живет второй выводок, какая-то там пыльца из долины Фон от третьей дочери… продолжать?
— Еще бы он не поставлял их пожизненно. Этот ледяной дурень чуть ползоопарка в свои детские истерики не заморозил. А уж как его после очередного перегрева по собственной дурости выхаживали, думали, помрет. Его папаша мне мозг лабораторной ложечкой выел, — проворчал я.
— Но заставить его никто не может, и делает он это добровольно, потому что тут живет его семья и младшие братья, верно? — Тай Жень опять мечтательно улыбнулась, и я только вздохнул.
— Ладно, ладно… не бесполезные. Но ту скорлупу, что ценная… половину заберу! У меня на нее спрос. Вторую половину, так и быть, пусть жрут, куры несчастные.
Доставшийся мне в награду за полскорлупы поцелуй, пожалуй, того стоил. Все равно проклюнувшихся яиц было семь, а я обещал максимум два-три набора осколков выкинуть на черный рынок.
— Тр-р-р-р! — встретил нас дома вовсе не горячий чай и заслуженный отдых, а взъерошенный и чем-то напуганный, а оттого злющий крыс. — Кр-р-р-р-р!
Я пригляделся и заметил, что эта тварь, сидящая не внутри клетки, а сверху на ее куполе, выглядит как-то странно. Вроде мокрая, со слипшейся шерстью и чем-то перемазанная по уши.
— Стоп! Хоть ты не ори, я и так раздраженный. Поясни спокойно! — У меня даже на оскал уже сил не было.
— Где креветка? — это уже очнулась Тай Жень.
— Хр-р-р-р-р! — злобно ответил крыс, расставив лапки в стороны, и продемонстрировал…
— Эм, вроде он не сумчатый был, — озадаченно сказала Тай Жень. — И не самка. Как ты это сделал?! Он что, из тебя там молоко сосет?!
— Кр-р-рх-х-х… — Лапы поссума бессильно обвисли, и он посмотрел на мою хранительницу жалостным взглядом профессионального нищего со ступеней даосского храма. — Ш-ш-ш-ш!
И ткнул лапой в поднос, на котором стояли бутылочки с молочной смесью. Должны были стоять. Сейчас там было пусто, но грязно. Только тут я сообразил оглядеться и, кажется, понял, что произошло.
За всем этим бардаком я забыл сказать духам, чтобы они заварили смесь. Поссум, явно испугавшись, что его креветка сдохнет с голоду, пытался развести смесь сам — вон валяется коробочка с порошком, вон мокрые следы из кухни, где этот придурок пытался добыть воду из-под крана.
Судя по результату, ничего не вышло. Креветка, которая от голода орет, как целый вольер взбесившихся лань-ланей, кого угодно способна довести до помешательства, а уж крыса, который напрямую зависит от ее благополучия, тем более. Потому что мелкая дрянь полчаса поорет, а потом начинает натурально сдыхать с голоду — холодеет, отростками дрожит, линяет из здорового розового цвета в трупно-желтоватый…
— Кажется, ему стала даваться частичная трансформация. Он, похоже, еще и моей энергии через поводок подтянул на это дело. — Я почесал затылок, не зная, ржать мне или все же посочувствовать крысу. Он хоть и скотина, но все же мужик. Какая-то солидарность мне не чужда… особенно когда я вижу результат: сахарный поссум стал поссумом сумчатым, спрятал креветку в образовавшийся на пушистом пузе карман и там… кх… не, чисто теоретически у мужских особей тоже есть соски, и я даже читал, что при определенных условиях можно выжать из них молоко… но на практике такое увидел впервые!
— Кхм. Ну… кхм… — Я все еще пытался не рассмеяться. — Ну, я нас поздравляю. Точнее, тебя, крысеныш. Раз смог… кхм, ха… давать молоко, то, может, и родишь когда-нибудь. Танфушу тоже очень редкий зверь! Его надо размножать. Всячески. Тебе за это точно срок скостят!
Глава 41
Евгения:
— Только попробуй. — Я легонько щелкнула пальцем по носу оскалившегося поссума. — Хвост побрею, будет точно как крысиный. Не дергайся, я ничего тебе не сделаю, проверю, все ли в порядке.
Вообще-то, наш поссум, которого мы величали крысой скорее за характер и плохую репутацию, чем за внешность или видовую принадлежность, был белочкой. Да, поссумы — белки, к тому же еще и летяги. А белки очень не любят, когда их щупают за пузо. Сумчатые белки не любят этого вдвойне, но кто б его спрашивал?
Карман на животе Яна был скорее как у американского опоссума — хих, даже название звучит похоже. Не поперечная сумка на пузике, а, скорее, продольная складка кожи, прячущая в своих пушистых недрах креветку. Что вызывало у Яна очень яркие эмоции, жаль, в основном негативные.