Особенности содержания небожителей
Шрифт:
— Ну, если не забоишься, — хитро улыбнулась ему У-Нан, ловко швартуя лодку у старого причала. — Идем. Так-то тебя и правда можно спутать с женщиной, особенно если неопытный кто посмотрит… Это меня, старую, не проведешь. Поэтому девочек ты не напугаешь. Только, чур, в обморок не падать.
— Госпоже целительнице нездоровится. Лучше следить за ее состоянием, — настаивал на своем заклинатель, пока мы шли по узкой тропке к старому дому, пристроенному к маленькой закусочной чуть в стороне от людных портовых причалов. Жаль, что из-за вуали, да еще и в темноте, нельзя рассмотреть его лицо.
У-Нан бросила
— Белая Дева должна себя беречь, это верно. Больше никому нет дела до бедняков. Если с вами что случится, госпожа, все мы останемся без помощи. Но случаи слишком срочные, иначе я бы не стала вас беспокоить.
— Идемте уже, хватит разговаривать, — отмахнулась я, привычно ступая по скрипучим ступенькам, ведущим в верхние комнаты. — Брат, ешь бабушкин суп и прислушивайся, вдруг позову. А «ученица» пойдет со мной.
Через полчаса совершенно белый — это даже под вуалью было заметно — Юншен, воспользовавшись тем, что одна пациентка еще одевалась, а вторая ждала за ширмой, схватил меня за локоть и оттащил в противоположный угол, где и разразился шипением, что твой уж, которому наступили на хвост:
— Янли! Это же… это же…
— Весенние девы, да. — Я как раз снимала с рук импровизированные перчатки из тонкого шелка, вымоченного в соке одного местного растения, из-за которого они выглядели и ощущались почти как латексные. Осторожно уложив использованный инвентарь в медный контейнер с плотной крышкой, в котором потом их еще предстояло кипятить, я грустно улыбнулась заклинателю. — Проститутки. И что? Они не люди? Им не надо помогать?
— Я… не это имел в виду, — стушевался заклинатель, но тут же продолжил: — Почему этим… девушкам помогаешь ты? В каждом… заведении такого толка всегда есть свой целитель.
— Потому что больше никто не рвется. — Я тяжело вздохнула и привычно уже уткнулась Юншену в плечо, чтобы избавиться от мерзких запахов болезней. — Даже те лекари, которые, по идее, получают от властей деньги за то, что присматривают за весенними домами, на деле брезгуют многими «стыдными» болезнями. И хозяевам дешевых заведений легче просто выбросить «неизлечимую» девушку на улицу и выкупить другую, чем заплатить больше или уговорить достопочтенного целителя.
Юншен пару секунд молча открывал и закрывал рот, как местный декоративный карп, вынутый из пруда, но я не стала ждать ответа и продолжила:
— Бывает еще хуже. К примеру, если грубый клиент нанес девушке внутренние повреждения. Потому что никто не даст ей времени их нормально залечить, просто подложат под другого мужчину максимум через три дня, когда «долг за еду и крышу над головой» покажется хозяину слишком большим.
— Все равно это… ты должна в первую очередь думать о себе, а эти женщины… они...
— Юншен. — Я приподняла свою и его вуаль и посмотрела парню прямо в глаза. — Учитель. Я не хотела бы в вас разочароваться. Это ложь и лицемерие — ходить в весенний дом за удовольствием, а потом называть живущих там грязными потаскухами и отказывать им в человеческом отношении. Я не знаю, как небожители, но хорошие люди так не делают.
Глава 24
Тан Юншен
— Ты неправильно меня поняла, — торопливо перебил я. И внутренне поморщился от неприятного чувства: да, я сейчас действительно хотел сказать другие слова, но в чем-то Янли была права. Подсознательно даже высококлассные куртизанки из лучших весенних домов воспринимались мной как люди даже не второго, а скорее третьего сорта. Точнее, неправильно. Я сам никогда ни о чем таком не задумывался, просто так считали все вокруг, а я не спорил. Только здесь ведь вообще о другом. — Женщины в борделях… особенно в таких, где за их здоровьем не слишком следят, в основном преступницы. Даже не рабыни, те слишком дорого стоят. А эти… они ведь могут навредить тебе.
— Не будь таким наивным, учитель, — резко оборвала меня девушка. — Вот этой девочке, — она кивнула в сторону ширмы, — которой здоровый грузчик за пять ланей порвал все, что можно было и нельзя, было пятнадцать лет, когда ее родители от голода продали дочь в бордель. Все ее преступление заключается в бедности и беззащитности. Но даже воровки и обманщицы не должны гнить заживо и плакать от боли потому, что им никто не помогает, а все только пользуются и презирают. Я — лекарь. Я лечу всех. И не спрашиваю, за какие грехи человека искалечили. Никогда.
После этого она развернулась и ушла звать из-за ширмы следующую раздетую проститу… девушку. А я остался стоять и думать… а потом сжал зубы и пошел помогать, пусть не делом, но хотя бы своим присутствием и вовремя подставленным плечом. Мне все равно было слишком не по себе смотреть куртизанкам в глаза, но…
С другой стороны, я не понимал, за что должен испытывать такой стыд. Не я ведь издевался над этими девушками из дешевых борделей, не я их туда продал. Я даже не запрещал Янли лечить их, просто хотел оградить… Откуда тогда это чувство вины? За что меня столь презрительно отчитала собственная ученица? За общепринятые и проверенные столетиями нормы морали?
А еще девчонка явно прошлась в своем возмущении по моей ситуации. Меня она тоже вылечила, не спросив про «грехи». И значит… в ее глазах я, бывший бессмертный, равен вот этим куртизанкам? Это оказалось неожиданно больно и вызвало настоящую бурю противоречивых чувств.
Обижаться на нее за такое отношение было бы глупо. Я сам себя перестану уважать, если в своем возрасте в здравом уме обижусь на смертного ребенка. Но нерациональное желание было слишком невыносимым. Возможно, после исчезновения энергии ци организм вновь вернулся во времена своего цветения… Бессмертное тело я обрел где-то в двадцать, а значит, и всплески эмоций у меня сейчас как у юнца. И раздетые для лекарского осмотра весенние девы никак не способствуют сохранению душевного равновесия. Хорошо, что дотрагиваться до них мне не нужно.
— Не грузись слишком сильно. — Теплая рука легла мне на плечо и погладила, словно стараясь стереть неприятные мысли и обиду. — Все проблемы мира не лежат на наших плечах, достаточно справляться с теми, что сами упали под ноги. Спасибо за помощь и за то, что ты умеешь слушать даже неприятные слова.
Янли улыбнулась, и ее улыбку я почувствовал сквозь два слоя белого муслина. Девушка прошла к стоящему в углу комнаты маленькому чайному столику и зажгла миниатюрную горелку. Кивнула мне: