Особенные. Элька

Ильина Ольга Александровна

— Мама, — пискнула я, и попыталась встать с живой кровати.

— Кать, кончай ветряную мельницу изображать, — проговорила кровать, — Знаешь ведь, что они твои эмоции считывают, что чувствуешь, то и показывают.

— Гектор, отвали, — неожиданно рявкнула Катька, да так, что мы с кроватью оба отвалили, к противоположной стенке. Я вприпрыжку, а кровать за мной.

— Ты свою кровать по имени зовешь?

— Чего? — удивилась она, и перестала, наконец, размахивать руками, —

Да нет, это не кровать. Это мой хранитель так развлекается.

И с этими словами, кроватка перестала скакать по комнате и из-под нее вылез самый настоящий пони, меньше, конечно, тех… реальных, но тоже впечатление произвел. Мне только и оставалось, что глазами хлопать и мычать что-то непонятное.

— Отомри, — подошла ко мне лошадь и потрясла копытом перед глазами. Эх, лучше бы зазвездила этим самым копытом. Ей богу, полегчало бы. А так… я всерьез думаю, что до сих пор в призрачной коме, и мне снится один долгий, странный, местами страшный сон.

— Эль, кончай рыбу изображать и скажи что-нибудь, — потребовала Катька.

Я бы и рада, да что-то голос пропал, и глаза в орбиты пока не вернулись. Вот вернутся и поговорим. Если я не сбегу раньше времени. А ведь очень хочется. Нет, я много чего видела за это время, но пони в комнате на втором этаже меня добил. И возник запоздалый вопрос:

— У тебя в комнате пони живет?

— Но, но! — возмутилась лошадь, — Я не пони. Я Гектор.

— Приятно познакомиться, — проявила я вежливость, на чистом рефлексе — Наверное.

— Гек, иди погуляй. Ты нервируешь мою подругу.

— Подругу? — заинтересовалось пони и обошло меня по кругу, — Подругу. Та самая, по которой ты страдала все это время?

— Заглохни.

— А что я такого сказал? — обиделась лошадка и потопала к выходу, — Пойду, Елене Сергеевне нажалуюсь.

— И не надейся на кормежку. Ты на диете.

— Злыдня, — прошипел пони, и протиснулся в коридор. А ведь, и правда, едва не застрял, или это проход такой узкий.

— Иногда он меня просто бесит. А твой как? — проговорила она, и уселась на кровать, теперь уже не скачущую и самую обыкновенную.

— Тоже бесит, — ответила я, садясь рядом. Мы несколько секунд смотрели друг на друга, а потом рассмеялись, от всей абсурдности ситуации.

— Ну, что будем делать?

— Не знаю.

— И я тоже.

— Можем подраться, если хочешь? Только чур за волосы не дергать. Я блондинка натуральная, в отличие от некоторых.

— Ты лучше правду скажи. Что у вас с Егором?

— Слава богу, ничего, правда. Я там совсем другое имела в виду, а ты напридумывала себе.

— Прозвучало все очень конкретно.

— Я о спарринге говорила. Мы пару лет назад в одном лагере были. Тренировались вместе. Пару раз я ему задницу надрала.

— Ты врешь.

— Поверь, меня психи не интересуют ни в каком виде. А твой парень точно псих. Беги от него Элька, пока не поздно.

Ее слова я проигнорировала, но еще один интересующий меня вопрос задала:

— А Ульянов? Что у тебя с ним?

— С кем?

— Дмитрий Ульянов. Неужели не помнишь такого? Высокий, сильный, голубые глаза.

— Я знаю, кто такой этот Ульянов. Только к тебе-то он каким боком относится?

— Ты на вопрос ответить можешь?

— Как скажешь. Нет у меня с ним ничего, не было и быть не может. И вообще ни с кем.

— В смысле?

Катька встала с кровати. Заходила по комнате. Заметно нервничала и все же сказала:

— Я типа оборотень. Это сложно. Собственно из-за этого мы и перестали общаться. Помнишь наш последний день?

— Помню. Мы были тут, Титаник смотрели. И плакали, когда Лео ко дну пошел.

— Да уж. Милашка Лео.

— А я предпочитаю.

— Брюнетов. Знаю. Убедилась уже.

— И что случилось в тот день?

— У меня тогда первые месячные пришли, а затем я покрылась шерстью и хвост отрастила.

— Жесть.

— И не говори. Представляешь мое состояние? Я чуть не скончалась. И в такой момент, заявилось чудо с копытами и давай вещать мне про предназначение, мою природу, и прочий бред.

— Погоди, а родители тебе что, не говорили?

— Нет. Как ты видишь, моя мама не из той оперы. Все думали, что я буду как она. Но я в папу пошла.

— Жалеешь?

— Еще как. В тот день мой мир полностью перевернулся. Меня словно пыльным мешком прибило. Папа, на пару с Гектором вещал о безопасности, о необходимости скрывать мою сущность. Меня мама тогда спасла от серьезного нервного срыва. Выставила обоих и рассказала, кто я есть на самом деле. Так и узнала про наш мир, про то, кто она, кто папа. Много чего сказала. И о том, что друзей среди людей у меня больше быть не может.

— Почему? Почему они раньше не прекратили нашу дружбу? Ведь я бывала у тебя дома с восьми лет.

— Потому что это не безопасно. Не столько для меня, сколько для тебя. Я нечаянно могла раскрыть свой секрет, или поранить, задеть. Да я даже сейчас иногда выхожу из себя, как вчера с Ленкой. А в меня это много лет вдалбливали. Каждый день. Самоконтроль — за пять лет я это слово успела возненавидеть.

— Мне жаль.

— Да ты-то здесь при чем? Хотя, ваш с Ленкой бойкот радости не добавил.

— Мы не знали.

— И не узнали бы.

— Если бы вчера ты не увидела мое свечение.