Особенный наследник

Amazerak

— Как тут забудешь… Ты и Евсевий мне все уши прожужжали.

— О тебе же заботимся. Видишь ли… обычно юноши и девушки из семей охотников первые вылазки делают в четырнадцать-пятнадцать лет. Тебе почти семнадцать, да и то лексиарх не хотел давать разрешение. Твоё архэ укрепляется, но не так быстро, как следовало бы. Конечно, это не повод отчаиваться. Бывает всякое. Просто надо прикладывать усилия, заниматься.

А вот об этом мне раньше не говорили. Получается, я был довольно слаб даже на фоне своих сверстников. Паршиво. Если так, то действительно надо больше тренироваться. Мне уже стало понятно, что среди аристократов в этом мире сила значит очень многое.

— А по поводу покушения ничего нового не выяснилось? — поинтересовался я.

— Нет, — покачал головой Андрей. — Тайна, покрытая мраком.

— Предположения какие-то хотя бы есть?

— Тебе сейчас вовсе ни к чему об этом думать.

— Слушай, моего отца убили. Мне надо знать.

— А я, думаешь, много могу рассказать? Сам не знаю. Возможно, это был кто-то из филы Комниных. У нас с ними не самые хорошие отношения. А отец твой последние годы служил главой следственного комитета и вёл дело одного очень влиятельного человека из их клана. Человека того казнили. Мог ли быть кто-то из его родственников? Да запросто. Комнины и не такое вытворяли. Мы их крови пролили немало в своё время, они нашей — тоже. Давняя вражда. Но выводы делать рано. Следствие покажет.

Структура общества тут оказалась не совсем обычная, но знал я о ней пока мало. Были княжеские рода (Златоустовы являлись одним из них), они входили в состав какой-нибудь филы, то есть клана. Всего в Византийской Политии существовало семь фил. Каждая имела свою символику, свои спецслужбы, армию и даже собственную территорию в столице. Каждую возглавлял княжеский род, по имени которого эта фила и называлась. Род Златоустовых принадлежал клану Мономахов, их символом являлся Золотой лев.

— Будем надеяться, что-нибудь выяснят, — проговорил я.

Вскоре мы уткнулись в шлагбаум. Он поднялся заранее, и дяде Андрею даже не пришлось притормаживать.

Наша семья жила в так называемом акрополе — особом районе, где недвижимость могли приобретать только князья. Тут повсюду были роскошные дома, бульвары, скверы и парки, окутывающие город яркой южной зеленью. С первого взгляда становилось понятно, что местные обитатели — народ богатый.

Перед нами открылись кованые ворота, машина въехала на территорию и остановилась перед длинным белым особняком со множеством балконов, арок, крытыми галереями и террасами на крышах второго и третьего этажей. Дом был украшен узорами в греческом стиле. На цокольном этаже — трое подъёмных ворот гаражей.

Меня сразу же накрыло дежавю. Я понял, что уже был здесь, хоть место это видел впервые.

— Узнаёшь свой дом? — спросил Андрей.

— Немного, — соврал я. — Знакомые места.

— Хорошо. Значит, память возвращается. Добрый знак!

Впрочем, вместе со знакомыми ощущениями появилось и какое-то смутное отторжение. Кажется, для Кости его родной дом был связан с не самыми приятными воспоминаниями.

Выйдя из машины, мы с Андреем поднялись на крыльцо. В обе стороны шли крытые галереи. Через широкую мы дверь попали в просторную переднюю, которая буквально блестела от чистоты, оттуда — в роскошный холл с колоннами и античными статуями.

По одной из лестниц, ведущей со второго этажа, навстречу нам спустилась мачеха. Она выглядела лет на тридцать. Горделивая осанка, гладкая белая кожа и яркий макияж сильно молодили её. Дополняли образ коротко стриженые пышные волосы, окрашенный в насыщенный тёмно-каштановый цвет. Ирина была одета в светлые брюки, обтягивающие её крепкие бёдра, и чёрно-белую блузу с широкими рукавами. На шее и в ушах поблёскивало серебро. Похоже, на женщин у отца вкус был хорошим. Жаль, на характер внимания не обратил. Лицо Ирины казалось очень надменным.

Следом за ней спустился дядя Евсевий — мужчина лет пятидесяти, широкоплечий атлет. Лицо квадратное, нос — прямой, как у античных статуй, щёки и подбородок заросли щетиной. Он и характером был такой — грубый, суровый. Говорил отрывисто, рубленными фразами. Напоминал мне нашего капитана, которому в Сирии руку оторвало.

— Ну наконец-то! — хоть и в своей обычной манере, но весьма радушно воскликнул дядя Евсевий. — Приехали! Я-то думал, раньше будете.

— Добро пожаловать домой, Костя, — мачеха натянуто улыбнулась. — Думаю, тебе стоит пойти отдохнуть. А вечером ждём на ужине в честь твоего выздоровления. Надеюсь, не забыл, где твоя комната?

Последнее, как мне показалось, прозвучало с издёвкой.

— Вылетело из головы. Кажется, на втором этаже.

— Ничего страшного, — отрезал Евсевий, не дав Ирине и рта раскрыть. — Вспомнишь. Фё-ё-ёдор! — он крикнул это имя таким раскатистым басом, что статуи вдоль стен, казалось, вздрогнули.

Буквально через пять секунд в холле появился мужчина, одетый в чёрный костюм с бабочкой. Его лысина блестела так, словно её начистили кремом для обуви.

— Добрый день, Константин Дмитриевич, с приездом вас! — поздоровался он со мной, поклонившись. — Что угодно, Евсевий Львович?

— Отведи Костю в его комнату.

Вслед за Фёдором я поднялся на второй этаж. Тут оказалось гораздо уютнее, чем на первом — не такая торжественная обстановка. Наоборот, по-домашнему всё.

Тут были два коридора. Прошли налево, свернули в ещё одни. Фёдор открыл передо мной дверь, и я оказался в собственной спальне.

— Вам принести поесть или попить? — участливо спросил он. — Обед только что закончился, но если хотите есть, я распоряжусь, чтобы накрыли стол.

Есть мне не хотелось — в клинике кормили как на убой, а вот жажда мучила.

— Газировка есть? — спросил я. — Горло что-то пересохло.

— Газированная вода? Разумеется. Вам принести в комнату?

— Ага. Если не трудно. Спасибо, — кивнул я.

Фёдор удалился, а я, оставшись один, закрыл дверь и стал осматриваться.

Первым делом включил кондиционер. Синие рулонные шторы поднял, впуская в комнату солнечный свет. Тут всё ощущалось родным: шкаф-стенка с учебниками и семейными фото на полках, большой кассетный магнитофон, гитара, письменный стол. На стене — плакат с изображением четырёх модно-одетых (годов для восьмидесятых) парней. Какая-то молодёжная группа. Эх, лучше бы с бабами плакат повесил. Хотя родители звездюлей бы дали, понятное дело.