Особняк
Шрифт:
– Может, еще кого позвать?
– спросил Краузе.
– Зови кого хочешь.
Пришли Ребров и Слава Горохов. У Галины Анатольевны стояло тесто. Вера Дмитриевна, пользуясь отсутствием Земфиры, принимала ванну.
Губерман дождался тишины, извлек из папки первую бумажку и тут только сообразил, что она на французском. Послали за Софочкой. Саши дома не было.
Пока ждали, Краузе предложил всем чаю. Дым Дымыч поднял голову и умоляюще посмотрел на хозяина квартиры.
– А этой... облепиховой не нальешь?
– робко попросил он.
За последние тридцать шесть
Сегодня с утра ему позвонили активисты-анпиловцы с приглашением принять участие в каком-то мероприятии. И Воронцов сознался. Я ведь совсем не тот, за кого себя выдавал. Я гнида на теле пролетариата. Дворянин. Сын бывшего домовладельца, а никакой не погорелец. В трубке долго молчали. Потом медленно сказали, что прийти он может, а персональное дело рассмотрят потом на собрании.
И теперь у него пересохло в горле, мысли лениво ворочались, перетекая от извилины к извилине, искали выхода из лабиринта и не могли найти. Потому-то и требовалась порция взбадривающего.
Краузе внимательно посмотрел на соседа и понял его состояние. Он пошел на кухню и достал заветный пузырь.
Ребров оценил настойку:
– Я такую токо на Тихом пробовал.
– Она и есть с Сахалина.
Тихо пришлa Софочка. Ей вручили документ.
– Дословно?
– Прочти и перескажи. Это вот Науму Григорьевичу потом над будет дословно, а мы юридических тонкостей не поймем, - сказал Ребров.
Горохов поднялся и выгнал на свободу осу, случайно попавшую в межоконное пространство.
Софочка дочитaла бумагу.
– Это из дeпapтaмeнтa полиции. В городе проживает в настоящее время четверо Воронцовых. Одна из них женщина - Ида. Муза не проживала. Далее пpocьбa об уточнении анкетных данных... А вот это интереснее...
– Софочка показала скрепленный с основным документом еще один лист. Неофициальное письмо.
– Отправитель Густав Мартен. Eгo дед урoжденный Воронцов Вадим Петрович кончался в сорок третьем году в лагере для переведенных лиц... Это при Петене, скорее всего, - объяснила Софа.
– На юге Франции немцы сохранили французскую администрацию... Муза скончалась в пятьдесят шестом. У Музы и Вадима было два сынa. Один из них, отец Густава, погиб в автомобильной аварии, а вот второй Сергей Воронцов, дядя Густaва, взял его к себе и воспитал. Они не сомневается, что Дмитрий Дмитриевич их родственник. В семье помнили об оставшихся в коммунистической России родных, но не писали им и не поддерживали никаких связей, опасаясь репрессий до стороны властей...
– И правильно делали, - буркнул Краузе и покосился на Воронцова.
Видно было, что тот всецело поглощен Софочкиным пересказом.
– Густав в настоящее время служит в марсельской полиции инспектором криминального отдела.
– Как Наварро?
– удивился Ребров.
– Теперь понятно, почему они так быстро отреагировали на запрос.
– Первый документ пришел по линии коллегии, но я сегодня заскочил в посольство, и там мне дали второе письмо. Оно пришло с виллы Прима. И кстати, в посольстве сказали, что визу на въезд в Россию Сергей Воронцов и Густав Мартен уже получили. Их можно ждать в любую минуту.
– Оперативно, - одобрил Ребров.
– Что вы хотите, иные времена, иные нравы. Если у нас ворье спокойно выезжает, то почему честным людям, да еще родственникам, чинить препоны на въезде?
– А в Прибалтике возвращают дома прежним владельцам...
– задумчиво сообщил Краузе.
Повисла пауза.
– То есть это что же, теперь Воронцов нас всех может согнать с жилья? раздался в комнате голос Веры Дмитриевны.
Они так увлеклись документами, что не заметили, как в квартире появилась Вера Дмитриевна. Все изумленно посмотрели на бывшую учительницу: ни y кого такой мысли зародиться не могло.
Первым очнулся Воронцов:
– Да как ты смеешь?!
– Дверь была открыта.
– Как ты смеешь так думать обо мне?
– Я такого за свою жизнь навидалась, никому не елаю. Дом-то стоит денег, и не малых. Недаром за него все вцепились, как клещи. А деньги, они портят человека. Особенно большие. Правду говорю, господин Губерман? И вы мне, пожалуйста, не тыкайте не на базаре с черномазой разговариваете. Я все-таки бывший завуч и заслуженный учитель РСФСР... Вот возьмет Воронцов и коммунякам дом под сборища отдаст, а нас на улицу. И ни Ванина, ни Банина. Сплошная ночлежка, - закончила она.
– Ах ты стервь гугнявая...
Ребров успел перехватить Воронцова поперек поясницы, иначе бы тот по-бабьи вцепился ей в волосы и тогда прощай шиньон.
– Граждане, граждане! Соседи!
– взывал к порядку Краузе.
Губерман забился в угол. Как все это было похоже на склочные бракоразводные процессы, когда мужья бросались на жен, жены - на мужей, а родственники делились на два непримиримых лагеря. Ему стало стыдно.
– Смирна!
– заорал Ребров, и воробьи, купающиеся в дворовой пыли, брызнули в сторону.
Невероятно, но все вдруг вытянулись по струнке.
Даже Вера Дмитриевна и та выпятила свои две дыни как могла.
– Вы с ума посходили? Соседи же. Жизнь вместе прожили. Это меня можете не знать, сколько лет здесь не жил. Но Дым Дымыча-то все знают. Ну ходит он на эти идиотские собрания, орет на площадях про загубленную Россию. Но какой же Воронцов домовладелец? И у нас же тут не Прибалтика, никому ничего не возвращают. Да и у них там гонят из домов не прибалтов, а русских, а если и своих, так предоставляют равноценную площадь. Успокойся, Дымыч, налейте ему еще, что ли, Семен Семеныч...
Краузе проворно вскочил со стула и налил соседу настойки.
– Да я не хотела обидеть, я по опыту...
– оправдывалась заслуженная учительница.
Нехороший у вас опыт. Вера Дмитриевна, - cкaзал Краузе.
Дым Дымыч пил, и по щекам его текли соленые дотоки, смешиваясь со сладким напитком.
Софочка сидела ни жива ни мертва.
Зазвонил телефон. Краузе взял трубку, но ничего не понял. Говорили по-французски. Он передал трубку Софочке, и та, коротко представившись и спросив что-то, дальше только слушала.