Особо одарённая особа. Дилогия.
Шрифт:
— Какая разница? — замороженным голосом откликнулась я, леденея от дурных предчувствий. — Мы следующие. — Показав кулак Гомункулу, я пригрозила: — Ты тоже пойдешь, провокатор!
— Петь будут все! — отмахнул лапкой крыс и забегал по клетке. Дайте мне бумагу! Дайте мне чернила! Я должен набросать текст и ноты!
Лейя тем временем, взгромоздившись на помост, просто лучилась счастьем. Завязав на голове платочек и подперев пальцем щеку, она закатила глаза и стала дура дурой.
— О! Щас споет! — подтолкнула меня локтем Алия. Директор тоже с интересом смотрел на мавку. Лейя вздохнула и, прыгнув козочкой, выдала шедевр:
Говорила мама мне, клятвы есть обманные, дазвонко впечатав каблучок в сцену, Лейя отвесила всем земной поклон. Присутствующая нечисть зааплодировала, а Офелия Марковна побагровела, словно ей рассказали сальный анекдотец.
— Давайте, закрепляйте успех, — пробурчал Гомункул и сунул мне сзади в кулак записку. Мы с Алией двумя неуверенно покачивающимися упырями полезли на помост, оттирая с него окрыленную успехом мавку, славшую всем воздушные поцелуйчики.
— Мы только еще не спелись, — пробасила Алия, косясь в записку. Я быстро пробежалась глазами по микроскопическим буковкам и, выдав зубастую улыбку, жизнерадостно завопила, а школьные музыканты подхватили мотив:
Позвала меня подруга: «Слышишь, выходи! Школой выданный архон тоже прихвати! Понаехали купцы, барахлом трясут, За товар заморский свой дорого берут». Я дела все побросала, золото сгребла, Ведь давно уже с купцами дел я не вела, Но «забыла» свой ар хон в кошелек вложить, Ведь навьи дети не умеют без обмана жить! Знают взрослые и дети: Обещанья нечисти — слова на ветер! Кто без клятвы на архоне наше золото берет, Или дурачок с рожденья, или просто идиот! Мы вдвоем с моей подругой по рядам пойдем, Поторгуемся с купцами, спеси с них собьем, За обновки наши станем золотом платить, Но навьи дети не умеют без обмана жить! Вот полез купец в кошель, и глаза на лоб, Вместо золота лежит там лишь дохлый клоп, Что орешь ты, дурачина, я ведь не клялась, Что наутро весь барыш не превратится в грязь!Мавка не выдержала, завизжала и, ухватив с собою парней, устроила под помостом плясовую:
Знают взрослые и дети: Обещанья нечисти — слова на ветер! Кто без клятвы на архоне наше золото берет, Или дурачок с рожденья, или просто идиот! Вот!Офелия Марковна, стойко перенеся вид развратного веселья, нервно глянула на кашлянувшего Феофилакта Транквиллиновича, спросившего:
— И какая из всего этого следует мораль?
— Мораль щас будет! — уверил его крыс, выходя из клетки с видом князя, несправедливо осужденного, но добившегося свободы. Он кивнул Феферу, и тот, подхватив лиру, начал ему аккомпанировать:
Да, друзья, как ни обидно, но конец наш приближается, Умной нечисти не видно, нечисть просто вырождается. И великое наследство мы на глупости истратим, Потому что врем друг другу, вечно пакостим и гадим. А ведь клятва на архоне — это обращение к богам, Мудрым, древним и великим, не чета рогатым нам. И они там, в небесах, слышат все, что мы бормочем, И рыдают день и ночь, им за нас обидно очень. Так что прочь нелепый вздор из головы! Вы уже не просто нечисть — братство вы! Вы — хранители традиций и последний наш оплот, Вы ученики великой Школы, покровителем которой сам Архон.Феофилакт Транквиллинович удовлетворенно крякнул, а Офелия Марковна зааплодировала.
— Общая идея мне понравилась, — наконец сознался директор, — и я, в общем, не против. Только желательно немного расширить и представить в виде оратории.
— Во влипли, — шепнула Алия, я ее ущипнула: — Лучше глотки драть, чем спины гнуть.
— Кстати, — спохватился директор, глядя на Гомункула, — мы же не определились с вашим статусом.
Гомункул сел на край помоста и, заинтересованно сложив свои лапки, сказал:
— Я неплохо управился с этой троицей и, думаю, вполне бы мог быть педагогом вашей Школы. История, мифотворчество, музыка, театральное искусство, все это мне вполне по силам. — Он мечтательно закатил глазки, но наставник спустил его на землю:
— Я хочу предложить вам пост нашего архивариуса. Конечно, после того, как откопают алхимикуса и расчистят подвал.
Крыс тут же подскочил и, ухватив Феофилакта Транквиллиновича за палец, начал страстно его трясти:
— Что ж, архивариус так архивариус. Уверяю, я справлюсь. Нет недостойной работы, есть недостойные… э-э… мм… индивидуумы. И дико завизжал. Это Алия наступила на хвост предателю.
На следующий день великое событие состоялось. Мы в мантиях, стоя на хорах, тоскливо тянули Гомункулов шедевр, а актеры в масках богов представляли рождение мира и заключение первого договора на архоне. Было так поучительно, что аж скулы сводило. Нет, Лейе понравилось, но то, что вылетало из уст Алии, тянуло на хорошую порку. Я на такое не отважилась и хрипло тянула речитативом нудный текст, ожидая, когда мне наконец-то выдадут эту золотую цацку и отпустят. Так что, когда у меня на шее застегнули цепочку архона, я не испытала ни трепета восторга, ни дрожи соучастности к великому, единственное, что чувствовала, так это то, что у меня ноги гудят и спина разламывается. Свою первую клятву быть верной Школе и братству оттарабанила, как какой-нибудь умрун, тупо повторяющий за некромантом. Алия была в таком настроении, всю дорогу к нашей комнате выпытывая точный текст клятвы, который успела забыть, едва про из неся. И только мавка новорожденной козочкой скакала вокруг нас, восторгаясь тем, все романтично и торжественно.
Какой-то недомерок, попавшийся на дороге, предложил нам спор архоне. Алия не задумываясь треснула его в лоб и промаршировала по бесчувственному телу, вздохнув:
— Нет, надо быть скромнее, больше никаких погромов. Только учеба, прогулки на свежем воздухе, посиделки по вечерам. — А Лейя, весело щебетавшая, вдруг ахнула и замерла, уставившись в потолок. — Что? — спросили мы с Алией.
— А мне один юноша, ну, в общем, клялся в любви. Ведь я могу теперь проверить его слова на архоне!