Особо одаренная особа
Шрифт:
— Эх ты, транжира! — укорял меня «жених».
— В следующей же деревне пересядешь на другую тройку, — пригрозила я.
Поезд наш двигался крайне медленно, потому что, стрелой долетев от одного поселка до другого, мы могли застрять там на полдня и больше. А ярмарка в Белполе и вовсе задержала нас на два дня.
— Нет, ну клянусь! — рычал Велий.
— Врешь! — упиралась я, с удовольствием чувствуя, как он, горячась, сжимает меня в объятиях.
— Да клянусь же!
— А я не верю! —
— Да еще б маленько — я б сам эту клепсидру опрокинул!
— Ты?! — Я засмеялась. — Да ты как рак глаза пучил и орал «только не сейчас»!
— Я не это имел в виду! — Велий горделиво вздернул подбородок.
В Лужицах я поволокла всех на знаменитую плотинку. Конечно, от старой мельницы уже и следа не осталось, да и речка была такая, что куры, глядя на нее, умирали со смеху, но тем не менее все с удовольствием послушали, как я устроила грандиозный потоп, едва не смыв два села, когда решила построить жабий домик.
— Все-таки все мужики одинаковы, — сказала Алия. — Нет чтобы расслабиться, ну и что, что один день повторяется бесконечно?
— Зато какой день! — поддержала подругу Лейя.
— Это ж надо было — все удовольствие самим себе испортить! — со смехом сказала я. — Нет, Велию непременно надо было до всего докопаться, а Аэрону довести начатое до конца. Не начни они бузить, вся наша затея с треском бы провалилась!
Аэрон, попавший в наши цепкие коготки, с тоской глядел на беззаботно гогочущих дружков, ему хотелось к ним, на волю, но оставалось лишь от досады рвать на себе волосы.
— Это свидетельствует о том, что мы лучше знаем мужскую породу, — важно проговорила Алия, мы захохотали еще пуще и захлопали в ладоши.
— Все, сейчас выброшусь! — крикнул, решившись, Аэрон. И до самого Плешанова, самодовольно хохоча, барахтался в наших объятиях, ловя завистливые взгляды парней. В Плешанове его вырвали из саней, и, пока мужчины выясняли, кому следующему счастье привалит прокатиться в нашем обществе, мы на своей тройке дали деру.
— Кобелей в сани не садят! — прокричала я, оборачиваясь.
— Кобели рядом бегут! — поддакнула Алия.
Успенка ничем нас не порадовала, кроме огромного кладбища. Почтительно проезжая мимо бесконечного ряда памятников, Велий насмешливо поинтересовался:
— Ностальгия не одолевает?
Лейя, вспомнив Малое Упырское кладбище, предложила:
— Давайте летом Ваську на его родину свозим, маму ему покажем…
Велий поперхнулся и показал внушительный кулак. А я заявила, что мамой является сама Лейя и нечего травмировать ребенка.
Укладываясь ночевать в Опарине, мы вдруг сообразили, что вместо одной недели добираемся до Школы уже целых две.
— А чего вы переживаете, — сонным голосом пробормотала Алия. — С нами аж двое наставников.
— И оба мои, — добавила я.
— Вот тебе Феофилакт и устроит по возвращении экзамен, — проворчала подруга, засыпая.
— Ага. — С меня соскочил весь сон, я оторвала голову от подушки и села. — Ну по демонологии я выкручусь, расскажу про Лилит, та еще мегера. По мифотворчеству расскажу про Сусаноо — так рождаются мифы. А вот что делать с практической магией? — Я посмотрела на недоеденный пирожок на тарелке, но посреди ночи не решилась поднимать его над тарелкой даже на волосок, вдруг что-нибудь пойдет не так, жаль лишать людей крова.
Анино встретило нас разгулом настоящей свадьбы. То, что свадьба случилась не на Покров, не вызвало удивления, молодка была явно на сносях. Это болото засосало нас на три дня.
— Я сейчас спою вам замечательную песню! — объявила я, размахивая кубком с вином, на женской половине старостиного дома (все-таки лорд Урлака в гостях). И с чувством завела любимую песню принца-скандалиста: — А я пьяный, как свинья, нету денег у меня…
— От это я понимаю! — радостно воскликнула Алия. — Не песня, а сплошной мат!
— Какой мат? — возмутилась я и продолжила: — Я не знаю о тоске, целый день я пью саке, а потом горланю песню и валяюсь на песке.
Лейя, выхватив тетрадь, заметалась по светелке в поисках пера:
— Повтори еще раз! Я потом в кабаке кого-нибудь так обложу! Умрут от зависти!
Я обиделась на подруг, выскочила во двор и, прижав к стене всю теплую компанию, от Сиятельного до Зори, несмотря на их протесты, исполнила всю песню от начала до конца.
— Разве я плохо пою? — спросила я.
— Так это была песня! — фыркнул Велий. — Надеюсь, о любви?
А Волк, многозначительно потерев морду, сказал:
— Да, не хотел бы я жить в той сказочной и интересной стране, где даже о любви могут петь исключительно матом.
— Нет, правда, на каком языке? — поинтересовался Сиятельный.
— Издеваетесь, да? — догадалась я. — Я кроме общепринятого никакого не знаю! — Я решила пойти и спеть эту песню жениху с невестой, но Аэрон крикнул мне вслед:
— Ластолайка!
— С чего это я остроухая?! Сам ты редкозубый!
Дружки захохотали, а Велий с ехидцей поинтересовался:
— Ты хоть понимаешь, что на эльфийском собачишься?
— Ага! Ты еще скажи, что я на моранском стишата слагаю! — вконец обиделась я и, махнув рукой, гордо поплыла к народу.
К Белым Столбам мы подъезжали измотанные дорогой. Я шепталась с овечкой:
— Слушай, это правда, что я из-за родства с Горгонией могу любой язык понимать?