Особый талант
Шрифт:
Скорее всего он говорил искренне. Но только Пашков был не в том состоянии, чтобы это оценить. Он провел себя ладонью по груди, как бы говоря: «Спокойно, Ипполит, спокойно» — и отрицательно мотнул головой.
— Нет. Не нужно пока. Позвони мне завтра часиков в пять. Я обмозгую твое предложение.
— Ну, понял — не дурак. Пошел уже. Завтра позвоню.
21 января. Москва. 14 час. 50 мин
После разговора со Злоткиным он больше часа лежал на диване и смотрел в потолок. Все мысли были какие-то черные, беспросветные. Он даже спросил сам себя — это
В конце концов ему захотелось курить, он поднялся, взял сигарету и прошелся по квартире. Опять кругом пыль. На прошлой, кажется, неделе он прошелся везде влажной тряпкой. И ведро мусорное до края. Как будто он тут живет. А ведь в основном пустые сигаретные пачки, окурки и огрызки яблок. Отходы умственного труда. Как у токаря стружка, так и у него окурки. Надо бы сходить выбросить…
Неожиданно ему пришла мысль. Во-первых, какого дьявола он тут рефлексует. А во-вторых, времени у него осталось меньше суток. Ну или чуть больше. Он быстро оделся и, не поднимаясь в свою квартиру, вышел на улицу.
Вчера он не заметил за собой людей Злоткина. Будь на его месте профессионал, милицейский оперативник, о которых он столько раз писал, или, больше того, профессиональный шпион-разведчик, тот бы сразу обнаружил за собой хвост. Но он не был ни тем ни другим, и времени на повышение мастерства в этом смысле у него не было. Да и желания, честно говоря, тоже, — время юношеского романтизма прошло.
Он поймал такси и, не делая никаких попыток обнаружить слежку, доехал до Тверской. Вышел около Елисеевского магазина, прошел по коридору прямо и вошел в неприметную дверь, ведущую в служебные помещения. Мало кто из москвичей, а уж тем более гостей столицы бывал в этих узких переходах, закоулках и сумрачных переходах, построенных еще в прошлом веке, когда торговое предприятие ценилось за качество товаров и обслуживания, а не за роскошь конторских помещений.
Пашков поднялся на один пролет, прошел по закругленному узкому коридору и, не доходя до подсобок кондитерского отдела, свернул налево. Через минуту он был в хоздворе, пересек его и разминулся с грузовиком, въезжавшим из переулка через чугунные ворота, изготовленные по заказу самого купца Елисеева. Прикрывшись негустым потоком спешащих в винный отдел покупателей, перешел на другую сторону и нырнул в подворотню, за которой был двор жилых домов с трансформаторной будкой сбоку, за которую он зашел, старательно обходя яркие собачьи отметины, и осмотрелся. Никто, кажется, за ним не шел.
Пройдя насквозь несколько дворов-колодцев, он вышел на бывшую Пушкинскую, недавно прославившуюся тем, что тут провалился участок дороги и в образовавшуюся дыру сорвался автомобиль, потом на Петровку и минут через пятнадцать входил в вестибюль метро «Театральная». Спустя еще немного времени он был в салоне Ирины Витальевны Вертинской.
Может, и скорее всего, в таких предосторожностях не было необходимости, но так он чувствовал себя спокойнее. В конце концов, его связи — это его. И нечего посвящать в них посторонних, даже если они считаются его телохранителями. Или охранниками. Или конвоирами. Он привык обходиться без опекунов за спиной и не видел необходимости и впредь отказываться от этой привычки. Впрочем, за некоторыми исключениями.
Пани Вертинская, как ее стали называть в последнее время клиентки, чувствуя себя при этом едва ли не фрейлинами королевского двора, не обзавелась солидной охраной. Зато у нее появилась помощница — миловидная женщина средних лет, умеющая создать атмосферу солидности и светскости заведения, так необходимую женам новых богатых и влиятельных, по большей части знающим это по мексикано-бразильским сериалам и старым, еще советским фильмам с балами, страстной любовью и таинственным блеском глаз из-под вуалей.
Помощница промурыжила Пашкова в приемной пять минут, зато сама хозяйка вышла из кабинета и, лучезарно улыбаясь, пригласила его к себе, извиняясь на ходу за невнимательность своей служащей.
— Мне срочно нужна информация, — без предисловий сказал Пашков, легким кивком благодаря за рюмку коньяка. Это заведение отчасти принадлежало ему, о чем рядовым служащим знать было совсем не обязательно, и потому он мог обходиться без лишних церемоний.
— Надеюсь не сегодня? — спросила Вертинская, усаживаясь в кресло и элегантно закидывая ногу на ногу. От такой позы мужики должны были таять, но сегодня Пашкову было не до того.
— Не знаю. Может, сегодня. Время не ждет.
— Прямо как у Джека Лондона, — улыбнулась Вертинская, легкомысленно качнув ногой, демонстрируя хорошее настроение и независимость. — И что конкретно нужно?
Пашков неторопливо закурил, выигрывая время. То, что он хотел сделать, было почти невозможно. Но если это удастся, то тогда можно считать, что все его проблемы решены.
— Вообще, строго говоря, это не только информация, — с расстановкой сказал он, посмотрев прямо в глаза хозяйке салона.
— Проблемы? — спросила та, сбросив маску легкомысленности.
— Да. Похоже, у нас появились серьезные проблемы.
Он сказал, слегка подчеркнув «у нас». Без излишнего нажима и аффектации, но постарался дать понять, что разговор касается их обоих.
— Я слушаю.
Теперь, она прониклась серьезностью момента.
— Я предполагаю, даже почти уверен, что там, — он показал кончиком сигареты на потолок, — есть люди, которые симпатизируют чеченцам. Не бескорыстно, конечно. Впрямую за их деньги или за возможность распоряжаться выделяемыми на восстановление экономики или военные действия средствами.
— Ну, наверное, — кивнула Вертинская, не понимая пока, к чему он клонит.
— Но есть и те, кому все это уже осточертело. По разным причинам. Вы сможете выйти на таких людей?
— Не знаю. Это, наверное, нужно с мужем обсудить. Он лучше знает ситуацию.
— Возможно, — согласился Пашков. Он хотел добавить, что сделать это нужно осторожно, но не стал. К чему зря сотрясать воздух? В конце концов, она не девчонка и сама все понимает. — Нужно заручиться поддержкой влиятельного человека, занимающего такую позицию. Даже не так… Нужно побудить его действовать. — Он замолчал, вдавливая окурок в пепельницу.