Останкинские истории (сборник)
Шрифт:
Землескреб уже не корежило. Мебель вернулась в углы предназначений. Стекла блестели почти без ран, лишь кое-где на них остались мелкие трещины. Шеврикука обязан был их убрать. Дыхание его стало ровнее. Боли, при отсутствии их, забылись. На время.
«Так! Та-а-ак, — соображал Шеврикука. — Так! Посетил Останкино Блуждающий Нерв. Что и было обещано. Напомнил о себе возобновлением знакомства…»
53
Дело случилось серьезное. Следом прибудут Лихорадки. Блуждающий Нерв их по привычке опередил. Слова о возможных прогулках в Останкино Лихорадок и Блуждающего Нерва были одно,
Однако портфель Петра Арсеньевича, его бумаги и реликвии лежали перед Шеврикукой. Да, боли минутной давности забылись. Но испуги — нет, они не пропали. А они и былые воспоминания Шеврикуки могли возбудить в нем страхи. Или хуже того — Страх.
Значит, надо было возвратить себя к бумагам Петра Арсеньевича. Будто пчела и не ужалила Шеврикуку…
Выходило, что права обладателя «Возложения» были ограничены или сужены возможностями (либо условиями) их применения. «…При сословных или исторических необходимостях…» Но что, если его сужением прав неволили? А приневолив — соблазняли? Ехидничали и посмеивались: вот ты с новыми значениями, а ничего не можешь! А ты не терпи, не терпи, нарушь определенное тебе, нарушь!
И подмывало уже Шеврикуку поддаться соблазнам. И нарушить. Кстати, а что именно нарушить? Как определить, что выйдет сословной или исторической необходимостью? И обязательно ли ему ждать подсказов, сигналов по линии или прямо внутрь его сознания пробивающегося знака, чтобы понять — сословные или исторические надобности возникли и наступила пора исполнять «Возложение»? Вдруг и не предусмотрено никаких знаков и подсказов, а ему самому суждено решать, как быть?
(От Отродий Башни указания ему доставят молниеносный и высокомерный исполнитель Б. Ш., Белый Шум, коли избавится от хворей, или Тысла со свирепым Потомком Мульду. Если выйдет нужда доставить…)
Объявился Блуждающий Нерв. Как быть в случае с ним озабоченному «Возложением»? Оставим сейчас же Блуждающий Нерв, приказал себе Шеврикука, у тебя ли, или у кого из Останкина, или у кого-нибудь из Китай-города найдутся ли управы на Блуждающий Нерв или Лихорадки? То-то и оно… И Отродья, не имеющие мифологических предрассудков и уж тем более заблуждений простодушных умов, с их суперсуперархиоснащениями и пониманиями устройств мироздания, выходит, что и они оробели перед Лихорадками… (Или они уже отыскали противодействия им, и Блуждающий Нерв слетел на Останкино, ими прирученный и на их поводке?)
Забудь, забудь про Блуждающий Нерв. Пока. Коллекционный Омфал, копию дельфийского, пусть добывает сам Концебалов-Брожило.
Но вот случай с марьинорощинским раскопом. Не случилось ли тогда нарушения сословных интересов? Как должен был вести себя Шеврикука, если бы в ту пору он имел на руках «Возложение Забот»?
Что у него было против четверых кладоискателей в масках? Даже если среди них пыхтел с землеуглубительным инструментом пройдоха Продольный? Кого они обидели, кому досадили, у кого уворовали? И уворовали ли? Какие у него доказательства предосудительных действий землекопов, кроме косвенных улик, якобы обнаруженных Пэрстом-Капсулой и его же интуитивных соображений? Никаких… Но нет, возражал себе Шеврикука, его в пору раскопа забирало томление и гнало в Марьину Рощу. А позже и при закрытых его глазах виделись ему смутные фигуры, вроде бы темно-зеленые и в масках, они поднимали какой-то тяжелый предмет и волокли его куда-то…
Тут-то бы Шеврикуке ощутить себя юридическим докой, районным судьей или даже придирой-прокурором и рассмеяться по поводу интуитивных соображений Пэрста-Капсулы и собственных туманных видений. А он отгонял от себя судью, прокурора, а с ними — следователя. Да, выкопали. Да, уволокли. Да, был Продольный. И еще кто похлеще его. Может, и удальцы из Темного Угла. Да, не обошлось без уполномоченного Любохвата. А выкопали и уволокли несомненную ценность. И вряд ли, как и прежде считал Шеврикука, ценность перевязали умилительной лентой и с цветами отправили в детский дом. Правда, слово «уворовали» Шеврикука не решался употреблять. То есть уворовать они были намерены. Но вряд ли им позволили это сделать. Предприятие их получило огласку. И, наверное, откопанное в подполе Дуськиной малины доброра зумные или хотя бы законопогоняемые сберегатели определили в казенные кладовые. На это оставалось надеяться.
Но все же, видимо, не зря в портфеле Петра Арсеньевича хранилась карточка с чертежом Дуськиной малины, с упоминанием подпола и четырех спусков. И теперь Шеврикука был убежден в том, что тайники в доме на Кондратюка были прочищены Любохватом и его прихвостнями и что им и прежде было нечто известно про Петра Арсеньевича. Возможно, они пытались войти с ним в сделку или даже в долю, а потом, осердившись, устроили охоту на него и его секреты. Но опять же не все тайны были намерены им разверзнуться. Схоронения, из которых были добыты портфель Петра Арсеньевича и палка с набалдашником, надо понимать, не допустили их в себя.
Теперь Шеврикуке должно было не упустить ни единой пустяковины из бумаг и реликвий Петра Арсеньевича, каким могли быть даны разъяснения (с наводками) в документах, присвоенных Любохватом и командой. Чтобы не повторились удачливые марьинорощинские кладоискания. И по делу о взрыве с пожаром (со злостными ущербами жильцам) на Кондратюка, два, с разорением имущества Петра Арсеньевича, о ковырянии в подземном наследстве Евдокии Игнатьевны Полтьевой Шеврикука и полагал произвести доследование.
При этом о силах «Возложения» забыть.
Прежде всего потому, что сам Петр Арсеньевич, обложенный охотниками и живодерами, возможностями «отведенного ему значения» пользоваться не стал. Или они ему не помогли. К тому же неизвестно было, кто и по какой причине выписал лицензию на охоту за Петром Арсеньевичем, на воздушное убытие с Кондратюка и кто лицензии добился. Или был ею удостоен. Может быть, и не один Любохват с Продольным. Может быть, и иные заслуженно-доверенные личности. А может быть, и охотники, и кладоискатели служили сословным или историческим надобностям. Неспроста, наверное, бритоголовый боевик Любохват, ложный, то ли тамбовский, то ли липецкий дядя, объявился в коридорах Обиталища Чинов и в ночных мраках в звании уполномоченного.
Но вряд ли, подумал Шеврикука, охоту на Петра Арсеньевича затевал Китайгородский Увещеватель (или сказавшийся Увещевателем). Или его соратники. Или те, в чьем управлении пребывал Увещеватель. Какая им выгода и отрада? Флажки вокруг Петра Арсеньевича развешивал кто-то иной. Хотя как знать…
А ведь Петр Арсеньевич, уже метавшийся в облавных флажках и слышавший: «Ату! Ату его!» — пытался тихонравно высказать нечто Шеврикуке. Или он только начинал чуять приближение егерей и псов?
«Вот мы и узнаем все! — раззадоривал себя Шеврикука. — Вот мы и проверим, кто такие Любохват и Продольный, чью они лапу лижут и кому спину трут! Проверим и разберемся! И…»