Оставаться самим собой (избранные письма)
Шрифт:
Джо Лоуи, прототип одного из парней в моем романе, тоже утонул здесь.13
Я только что закончил чертовски хороший рассказ и приступил к другому, когда все это началось... В их распоряжении было целое воскресенье и понедельник, чтобы вывезти ветеранов, но никто пальцем не пошевелил. Если бы была принята хотя бы половина тех мер предосторожности, которые приняли мы, спасая лодки, не погиб бы ни один человек.
На душе так скверно, что не могу писать... Не пью ничего спиртного -должен все хорошенько запомнить, но будь я проклят, если мне это нужно для романа. Мы сделали уже пять ездок с продовольствием для случайно уцелевших, но есть это некому -- кругом одни мертвецы... Удачи тебе/Макс.
Всегда твой, ЭРНЕСТ
5 февраля 1937 года
Гарри Силвестеру14 Ки-Уэст
Дорогой Гарри,
война в Испании -- скверная война... Меня больше всего заботит судьба простых людей, и, стремясь облегчить их страдания, я собираю
С приветом, ЭРНЕСТ
2 августа 1937 года
М-с Пауле Пфейфер
(мать втopoй жены Хемингуэя.-- В. П.)
Кет-Кей
Дорогая мама,
...меньше чем через две недели я снова еду в Испанию, где, как вы знаете, независимо от того, формируются ли ваши политические взгляды непосредственно или окольным путем, я сражаюсь не на той стороне и должен быть уничтожен со всеми прочими красными. После чего Гитлер и Муссолини могут пожаловать и Испанию и получить необходимые им полезные ископаемые и начать новую войну в Европе. Что ж, пожелаем им удачи, потому что она им очень понадобится. Меня уже мутит от подобной чепухи и всеобщего нежелания знать правду об этой войне, так что я в определенном смысле рад вернуться туда, где мне не нужно будет говорить об этом... Я снова начну работать для НАНА (Североамериканское газетное объединение), но если по какой-либо причине мне придется свернуть эту работу, то без дела я не останусь. Мы собрали деньги на двадцать санитарных машин, и сборы от фильма позволят купить еще пятьдесят или сто машин... 15
...Дом в Пигготте мне больше по душе, чем Белый дом. М-с Рузвельт высоченного роста, обворожительная и совершенно глухая. Она, практически ничего не слышит, когда к ней обращаются, но так мила, что большинство людей этого просто не замечают. Президент по-гарвардски обаятелен, беспол, женственен и похож на огромную даму -- министра труда. Вот так так, он полностью парализован ниже пояса, и требуется немало усилий, чтобы усадить его в кресло и перевозить из комнаты в комнату. В Белом доме очень жарко -кондиционер только в кабинете президента, а еда -- хуже не бывает. (Это между нами. Гость не должен критиковать.) Нам подали суп на дождевой воде, резинового голубя, чудный салат из вялых овощей и присланный каким-то почитателем торт. Восторженный, но неумелый почитатель... Президента и м-с Рузвельт фильм "Испанская земля" очень взволновал, но оба сказали, что в нем маловато пропаганды.
Я рад был побывать и у них и в Голливуде и посмотреть Белый дом, но жить в нем мне бы не хотелось... Марта Геллхорн, устроившая нам приглашение на обед, перед вылетом в Вашингтон съела в аэропорту три сандвича. Мы тогда решили, что она спятила... Просто ей частенько приходилось бывать в Белом доме. Во всяком случае, меня там больше не будет.
Дорогая мама, простите меня за то, что я возвращаюсь в Испанию. Все, что вы говорили о необходимости остаться и воспитывать мальчиков, очень правильно. Но когда я был там, я обещал вернуться, и, хотя всех обещаний сдержать невозможно, это я не могу нарушить. В противном случае, чему бы я мог научить моих мальчиков...
Вы всегда были такой примерной и в равной степени заботились как о земной, так и о потусторонней жизни... А я пока что утратил всякую веру в потустороннюю жизнь... С другой стороны, на этом этапе войны я абсолютно перестал бояться смерти и т. д. Мне казалось, что мир в такой опасности и есть столько крайне неотложных дел, что было бы просто очень эгоистично беспокоиться о чьем-либо личном будущем. После первых же двух недель в Мадриде у меня появилось такое безликое чувство, когда забываешь о том, что у тебя есть жена, дети, дом, катер... Без этого невозможно по-настоящему выполнять свои обязанности. А сейчас пробыл дома достаточно долго... и старые ценности снова вернулись, и теперь нужно опять научиться забыть о них. Так что не надо напоминать мне о том, как трудно им приходится. Я тоже имею об этом кое-какое представление. Впрочем, хватит...
Передайте наилучшие пожелания всему семейству в Пигготте...
ЭРНЕСТ
31 января 1938 года
Хэдли Моурер16 Ки-Уэат
Дорогая моя Хэдли,
...я вернулся сюда только позавчера, и за девять месяцев накопилось полно писем и прочих бумаг. Да еще ужасная ностальгия по Испании. Передай Полу, что я как-нибудь расскажу ему про Теруэль... Мэттыосу и Делмеру (амер. журналисты, аккредитованные в Мадриде -- В. П.) отказали в разрешении ехать в Теруэль и мне пришлось поручиться за них... Первый репортаж о битве (за Теруэль.-- В. П.) я отправил в "Нью-Йорк тайме" на десять часов раньше Мэттьюса, потом вернулся на фронт, участвовал в наступлении вместе с пехотой, вошел в город вслед за ротой саперов и тремя ротами пехоты, написал и об этом, вернулся и уже готов был отправить прекрасный репортаж об уличных боях, когда получил телеграмму от НАНА. Они сообщали, что им больше не нужны мои корреспонденции. Должно быть, это им слишком дорого обходилось. Итак, эти католики в редакции "Тайме" выбросили мой материал, вычеркнули мое имя из корреспонденции Мэттьюса, и прошлой ночью, лежа в постели, я прочел в газете о том, что Мэттыос единственный из корреспондентов, кто действительно был в Теруэле. Но сначала "Тайме" вновь захватила город для Франко, сославшись на официальное сообщение из Саламанки 17. Они отказались печатать мои корреспонденции, и НАНА телеграфировало мне, чтобы я прекратил работу. Ну что ж. Конечно, пора научиться кушать все это дерьмо, но я никак не могу привыкнуть к вкусу. Мэттьюс замечательный парень, и я рад, что смог оказаться полезным ему. Но когда три месяца ждешь события, которое должно произойти, а потом твою работу полностью саботируют... и лишь набрасываются на твою книгу, то подумываешь не сменить ли фамилию и не начать ли все сначала 18.
Дорога домой очень утомила меня -- все время штормовой ветер, и в такую погоду я сам привел сюда лодку из Майами. Слишком устал, чтобы писать. Пожалуйста, извини. В Мадриде написал пьесу ("Пятая колонна"), которая тебе, должно быть, понравится. Не знаю, поставят ли ее когда-нибудь, но мне на это наплевать... Они (критики) уже не могут причинить мне такие неприятности, как раньше, когда я был молодым. Даже испугать меня им не под силу... Не обращай внимания на мое настроение. Завтра, возможно, опять буду чертовски жизнерадостным. Мистер Хемингуэй быстро оправляется от ударов. Извини за мрачное письмо... Прими мою любовь и передай наилучшие пожелания Полу. Я люблю вас обоих.
ЭРНЕСТ
26 марта 1938 года
Джону Дос Пассосу 19 Париж
Дорогой Дос,
...я хочу поговорить с тобой о том, что мне кажется серьезным. В Испании по-прежнему идет война между народом, на стороне которого некогда был и ты, и фашистами. Если ты так невзлюбил коммунистов, что считаешь возможным денег ради нападать на народ, который до сих пор сражается, то, по-моему, ты должен по крайней мере не искажать факты. В статье, только что прочитанной мной в "Ред бук" (амер. журнал.-- В. П.), ты не упоминаешь имени Густаво Дурана 20, хотя сделать это было бы правильно и справедливо. Но ты чувствуешь себя обязанным упомянуть Вальтера и называешь его русским генералом. Ты создаешь впечатление, что эта война ведется коммунистами, и называешь русского генерала, которого ты встретил.
Дело только в том, Дос, что Вальтер -- поляк. Так же как Лукач -- венгр, Петров -- болгарин, Ганс -- немец, Копик -- югослав и т. д. Прости меня, Дос, но ты никогда не встречал ни одного русского генерала. Как я понимаю, единственная причина, по которой ты денег ради нападаешь на тех, на чьей стороне некогда был сам,-- это нестерпимо-жгучее желание рассказать правду. Тогда почему же ты этого не делаешь? Конечно же, за десять дней или даже за три недели узнать правду невозможно... Когда люди читают серию твоих статей, публикуемых в течение полугода или более, они даже не представляют себе, как мало времени ты провел в Испании и как мало ты там увидел... Какого же черта? В Испании были хорошие русские, но ты их не знал. да сейчас их там и нет. Когда мы с Гербертом Мэттьюсом на пятый день штурма вошли в Теруэль вслед за тремя ротами пехоты и ротой саперов, жители города приняли нас за русских. Я мог бы рассказать тебе немало забавных историй по этому поводу. Но за время всего штурма я видел только одного русского танкиста и одного болгарина -офицера-инструктора 43-й бригады. Мы атаковали силами карабинеров -- это великолепные боевые части, и их политические убеждения не левее убеждений сенатора Картера Гласса 21. Да будет тебе известно, что не все люди трусы, большинство будет драться и не задумываясь умрет за спасение своей страны от захватчиков... а с твоей стороны, пытаться доказывать, что война, ведущаяся правительством против фашистского итальяно-немецко-марокканского вторжения, навязана народу коммунистами против его воли, в высшей степени нечистоплотно. Кто дрался во время нашей гражданской войны? А ведь у нас не было даже никаких захватчиков. Послушай, ведь на меня очень легко нападать, и, если у тебя чешутся руки на Испанию, набрасывайся лучше на меня. Правда, на том пути, что ты выбрал, тебе это вряд ли поможет...