Оставайтесь молодыми
Шрифт:
Но не было еще ни машины, ни домика, ни средств на их приобретение. Поэтому мечты оставались мечтами.
Но вот после войны за фильмы «Подвиг разведчика» и «Повесть о настоящем человеке» я был удостоен звания лауреата Государственных премий, получил денежное вознаграждение и сразу же купил и машину, и недостроенный домишко под Ленинградом. Когда же начал на небольшом приусадебном участке выкорчевывать старые пни, перекатывать на другое место валуны-дикари, сажать деревья и достраивать, а вернее сказать, почти заново строить загородное жилище, подумалось: «Не в моем характере
Только начал работу, навещает меня дядя Саня.
— Это чей же такой разжиревший конь, что едва в ворота входит? — покосился он недобрым взглядом на поблескивающую на солнце новенькую автомашину.
— Мой! — отвечаю с гордостью.
— Так-так, — неодобрительно крякнул дядя Саня. — И как же ты его зовешь? Небось не Пегашкой?
— «Волга» это, дядь Саня. Настоящая «Волга», машина лучшей марки!
— Ага, значит, «Волгу» купил? — слегка повысил он голос.
— Что же в этом плохого?
— Вон оно что-о-о. Ты уже в этом не видишь ничего плохого?.. И в этом тоже? — показал он на фундамент дома.
— Будет обычный деревенский домик.
— Да какой же это домик?! — вне себя от ярости вскричал Александр Никифорович. — У тебя получится не домик, а домище! Да ты соображаешь, что делаешь? Машину купил, барские хоромы строишь!.. И тебе не стыдно перед людьми? Разве это справедливо? Ты что, решил, все наши завоевания насмарку пустить? Новым помещиком хочешь стать?.. Не позволю фамильную честь позорить! Не позволю Кадочниковых срамить! Не позволю!
После такой вспышки что-то доказывать дяде Сане было и бессмысленно, и рискованно. Пришлось мне все-таки уменьшить и габариты дома, и в конце концов расстаться с той «Волгой».
Как-то пригласил дядю Саню на рыбалку.
— Удочками будем ловить? — интересуется.
— И удочками, и сеткой, — отвечаю.
— Что значит «сеткой»? — сразу насторожился дядя.
— Разрешили ловить двадцатипятиметровой сеткой, — уточняю.
— Где разрешение?
— Да вы что, шутите, дядь Сапя?
— Никаких шуток! Где разрешение, спрашиваю?
— Вы случайно… не из рыбнадзора? — с улыбкой гляжу на него.
А он на полном серьезе:
— Я построже рыбнадзора. Покажи разрешение!
Пришлось идти за разрешением. Но и это не удовлетворило дядю Саню.
— А всем разрешили ловить сеткой или тебе одному? — спрашивает.
— Всем, — отвечаю.
— Хорошо, я сейчас спрошу у соседей.
И на рыбалку мы с дядей Саней отправились только после того, когда он окончательно убедился, что всем разрешили ловить сетью.
Если собирались с ним идти на лося, жена заранее меня спрашивала:
— А где лицензия?
— В кармане.
— Ты уж ее поближе положи, чтобы дяде Сане сразу показать. Ведь он и шагу с тобой не сделает, пока собственными глазами лицензию не прочтет.
И точно. Приходил дядя Саня и спрашивал:
— А где лицензия?
Посмотрит ее со всех сторон, повертит, проверит, есть ли печать и подпись. Только после этого брал ружье и соглашался идти со мной.
Особенно любил дядя Саня утиную охоту, когда можно было на утренней или вечерней зорьке посидеть у заводи. Но и здесь он оставался верен себе: пока сам не прочтет в «Ленинградской правде» или в «Вечернем Ленинграде», что охотничий сезон открыт для всех, ногой ни шагу ни на «утрянку», ни на «вечерянку».
Бывало, идем с ним по росистой траве между березами, а он все к птичьим голосам прислушивается. Особенно его завораживал соловей. В такой миг дядя Саня забывал об охоте: готов был соловьиные трели слушать без конца.
Случалось, что птицы не пели. Беспокойно искал он тогда слухом хоть единый голосок синицы или пеночки, а в ответ — ни звука. Терпеть он не мог мертвого леса. Дядя Саня хотел, чтобы в лесу всегда пела жизнь!.. И тогда он обращался ко мне почта с мольбой:
— Павлик, как это у тебя здорово получается… соловушкой… А ну-ка, выдай трель!..
Я с удовольствием «выдавал» и трель, и все другие соловьиные коленца. Пел и пеночкой, и скворцом, и синицей…
Дядя Саня с наслаждением слушал, лишь изредка прицокивая языком:
— Ай да соловушка!.. Вот это, я понимаю, артист!.. Истинный артист!..
И мне казалось, в моем искусстве дядя Саня ценил выше всего это умение подражать Природе. В эти минуты он становился необыкновенно добрым. Куда девались его горячность и охотничий азарт! Мы подходили к заросшему камышом и осокой берегу, но охота его уже не интересовала. Ружье оказывалось ненужным грузом, и он тут же сбрасывал его с плеча. Спокойно и сосредоточенно смотрел дядя Саня в эти минуты на заросшую кувшинками утиную заводь и, как на исповеди, спрашивал себя:
— А не обидел ли я по своей горячности кого-то в жизни на скаку? Не опустил ли острую шашку на чью-то безвинную голову? Не разрушил ли в пылу то, что надо было сохранить на века?..
Видя и слыша все это, зная хорошо своего дядю Саню, мог ли я не воплотить его характер в образе Поливанова, в глубоких раздумьях героя о судьбе Уткиной заводи, о прошлом, настоящем и будущем живущих на нашей земле?!
Я очень благодарен Даниилу Александровичу Гранину за то, что он написал такую правдивую книгу жизни. Благодарен и режиссеру-постановщику «Картины» Булату Багагутдиновичу Мансурову за то, что он дал мне возможность создать образ Поливанова таким, каким я его видел и вижу в жизни.
Первое признание народа
На солнышке обтаивали завалинки. С крыш свисали сосульки. Молча и шумно вздыхая, оседали сугробы. Но до весны еще было далеко, санные дороги крепки и хорошо накатаны. Самое время для ярмарки!
Мы гордились тем, что на ярмарку съезжались не куда-нибудь, а к нам, в Бикбарду. По накатанным дорогам спешили в наше село жители деревень Ватутина, Троегубовка, Искильда, Калмияра, Куеда… Приезжали даже из Перми, Осы и Сарапула.
Нам, мальчишкам, встречавшим обозы, идущие к базарной площади, казалось, что они приехали с другого конца земли. Шутка ли — триста километров!