Остин и Джостин: близнецы во времени
Шрифт:
Уиллис, закрыв глаза, дал волю своему гневу.
— Любой, кто осмелится тронуть мистера Шоу, да поможет мне Бог, будет убит!
Он в ярости повернулся на бок, закусив кулак.
В полутьме он чувствовал, как рот Клайва продолжает двигаться.
— Убит? Ладно, ладно. Жаль. Спокойной ночи.
Час спустя Уиллис заглотил пару пилюль и провалился в сон.
В ночи ему снилось, что благого святого Иоанна жгут на костре и в разгар казни какая-то некрасивая девушка обратилась к старику, на манер греческих стоиков опутанного веревками
— Отрекись! — взывал ее голос. — Покайся и отрекись! Отрекись!
— Мне не в чем каяться, а значит, нет необходимости в отречении, — спокойно ответил старик.
Языки пламени набросились на его тело, словно стая обезумевших мышей, спасающихся от пожара.
— Мистер Шоу! — вскрикнул Уиллис.
Он проснулся и подскочил на кровати.
Мистер Шоу.
В комнате было тихо. Клайв спал в своей кровати.
На лице его играла улыбка.
Увидев эту улыбку, Уиллис с криком отскочил назад. Он оделся. И побежал.
Он падал, словно осенний лист, в аэротрубе, с каждым нескончаемым мгновением становясь старше и тяжелее.
В складской каморке, где «спал» старик, было гораздо тише, чем обычно.
Уиллис наклонился. Рука его задрожала. Наконец он прикоснулся к старику.
— Сэр?..
Тот остался неподвижен. Борода его не ощетинилась. И глаза не загорелись голубым огнем. И губы не взрогнули, произнося дружеские проклятия…
— О мистер Шоу, — произнес Уиллис. — Значит, вы мертвы, господи, вы действительно мертвы?
Старик был мертв, если можно так сказать о машине, которая перестала говорить, генерировать электрические заряды мысли, двигаться. Его фантазии и философские высказывания, словно снег, застыли на его сомкнутых губах.
Уиллис поворачивал тело так и эдак, пытая отыскать какой-нибудь надрез, рану или кровоподтек на коже.
Он думал о предстоящих годах, долгих годах пути, когда не будет рядом мистера Шоу, с которым можно вести беседы, просто поболтать, посмеяться. Женщины, лежащие на складских полках, да, женщины в койках поздними вечерами, хохочущие своими странными, записанными на пленку голосами, совершающие свои странные механические движения и произносящие те же глупые слова, которые произносились среди тысяч ночей, в тысячах миров.
— О мистер Шоу, — прошептал он наконец. — Кто это с вами сделал?
«Тупица, — прошелестел голос в памяти мистера Шоу. — Ты знаешь кто».
«Я знаю», — подумал Уиллис.
Он прошептал имя и выбежал прочь.
— Черт тебя подери, ты убил его!
Уиллис сорвал простыни с Клайва, и в тот же миг Клайв, как робот, широко распахнул глаза. Улыбка на его губах осталась неизменной.
— Нельзя убить то, что никогда не было живым, — сказал он.
— Сукин сын!
Он ударил Клайва по зубам, и Клайв вскочил на ноги, хохоча, как припадочный, утирая кровь с губы.
— Что ты с ним сделал? — кричал Уиллис.
— Ничего особенного, просто…
Но тут их разговор был прерван.
— По
Зазвонили сигнальные колокола. Завыли сирены.
Не завершив своего гневного разбирательства, Уиллис и Клайв с проклятиями повернулись к стене комнаты, чтобы извлечь оттуда спасательные скафандры и шлемы.
— Черт, проклятье, ах ты ж ч…
Посреди своего последнего ругательства Клайв вдруг задохнулся. Он исчез сквозь внезапно образовавшуюся дыру в боку корабля.
Метеорит влетел и вылетел за миллиардную долю секунды. Вылетая, он прихватил с собой весь воздух из корабля, выпустив его сквозь дыру размером с небольшой автомобиль.
«Боже мой, — подумал Уиллис, — он сгинул навсегда».
Уиллиса спасла оказавшаяся рядом лестница, о которую его расплющил стремительный поток воздуха, вылетающего в космическое пространство. Какое-то мгновение он не мог ни пошевелиться, ни вздохнуть. Затем поток иссяк, из корабля вышел весь воздух. Времени оставалось только на то, чтобы отрегулировать давление в скафандре и шлеме и растерянно осмотреться по сторонам, глядя на потерявший курс корабль, обстреливаемый, как в звездных войнах. Повсюду с дикими криками бегали или, скорее, проплывали люди.
«Шоу, — промелькнула шальная мысль, и Уиллис расхохотался. — Шоу».
Последний метеор из этого метеоритного потока врезался в двигательный отсек ракеты и разнес корабль в клочья. Шоу, шоу, ох, шоу, — думал Уиллис.
Он увидел, как космический корабль, словно лопнувший шар, улетает вдаль, так как все содержавшиеся в нем газы лишь способствовали еще большему разрушению. Вместе с обломками и осколками из него вылетело множество обезумевших людей, вышвырнутых из школы, из жизни, из всего на свете, чтобы никогда больше не встретиться вновь и даже не попрощаться, эта отставка оказалась для них такой внезапной, а их смерть и одиночество стали для них столь мгновенным сюрпризом.
«Прощайте», — подумал Уиллис.
Но прощаться было уже не с кем. В его наушниках не было слышно ни стона, ни жалобы. Из всей команды он был последним, окончательным и единственным оставшимся в живых благодаря своему скафандру, шлему, чудом уцелевшему кислороду. Но для чего? Чтобы остаться в одиночестве? В свободном падении?
В одиночестве. В свободном падении.
«О мистер Шоу, о сэр», — думал он.
— А вот и я, легок на помине, — прошептал чей-то голос.
Невероятно, но…
Дрейфуя и вращаясь, во мгле, словно гонимая дыханием Господа, плыла, подчиняясь его прихоти, старая кукла с огненно-рыжей бородой и сверкающими голубыми глазами.
Уиллис инстинктивно раскрыл объятия.
И принял в них милого старика, улыбающегося и тяжело дышащего или, по своему обыкновению, притворяющегося, будто он тяжело дышит.
— Так, так, Уиллис! Ничего себе вечеринка, а?
— Мистер Шоу! Вы же были мертвы!
— Чепуха! Кое-кто погнул во мне кое-какие проводки. От удара все встало на свое место. Разрыв находится здесь, под подбородком. Злодей ударил меня ножом вот сюда. Так что, если я снова умру, дай мне хорошенько в челюсть, и соединение восстановится, хорошо?