Осторожно: злая инквизиция!
Шрифт:
— Эти убитые женщины были магически одаренными.
Опа.
Может.
Да ну, чушь какая-то!
— Это невозможно, многоуважаемый Максим! Чтобы одна за другой были убиты три ведьмы, а сообщество ни сном, ни духом? Да у нас на весь город, может, десяток колдовских семей наберется, а вы мне хотите сказать, что такая убыль могла пройти бесследно?
Гнев мой рухнул на инквизиторскую голову штормом. Я в одно мгновение забыла про опасливую сдержанность и здравую осторожность, показанную ведьмам в общении с инквизицией.
— Вы что, думаете, мы тут позволим резать себя, как кур? — я все повышала голос, хлестала его словами. — Вы думаете, вы там одни умные, а мы тут идиоты? За кого вы меня принимаете? Что за идиотскую сказочку вы мне рассказали? Это попросту невозможно!
Сила бушевала вокруг меня, невидимая, но достаточно ощутимая, чтобы любой здравомыслящий человек остерегся связываться с истерящей ведьмой.
— Итак, Ксения Егоровна, что вам известно об этих женщинах? — голос инквизитора, по сравнению с моим ором, казался особенно спокойным.
Тьфу, напасть! Да что ж ты такой непробиваемый?!
Я с трудом сдержала досаду и сгребла со стола фотографии, которые этот пень стоеросовый неторопливо выложил в ряд.
Три женщины, ни с кем из них я знакома не была. Снимки явно посмертные.
Личности жертв что, не установили?
Этот вопрос я задала вслух.
— Ну почему же, установили. Но вам, Ксения Егоровна, придется поднять также свои источники и выяснить, кто же на самом деле были эти девушки и почему их могли убить.
Мне?! Да с какой это стати?
Я надменно выгнула бровь, без слов уточняя: а не отправиться ли тебе в пешее эротическое, многоуважаемый Максим, возглавив при этом всю вашу бравую инквизиторскую братию?
— Вы ведь здесь сильнейшая ведьма, — вкрадчиво намекнула мне эта харя, вместо того чтобы пойти, куда послали. — Разве не ваш долг — защищать сестер?
— С чего бы это? Разве это не ваша обязанность? — неподдельно изумилась я, аккуратно собрала фотографии в стопочку, обстукала ее, выравнивая края, и демонстративно положила перед инквизитором.
Скандал заходил на новый виток. А фраза «Я не обязана!» звучит куда выигрышней позорного признания «Да нет у меня никаких источников!».
— Мне их, конечно, жалко, — со сдержанным достоинством продолжила я, — но расследованием должны заниматься профессионалы. И я крайне возмущена: куда смотрит инквизиция?! За что мы платим налоги?
— Вы — не платите, — парировал визави.
— Плачу! — мигом подняла я иголки, потому что это была старая кость, которую мы не первый год грызли с Орденом.
— Не платите, — видя, что я собираюсь отстаивать свою финансовую порядочность, он неприятно улыбнулся. — То, что вас до сих пор не прижали с вашим уклонением, означает только то, что за вас еще толком не брались!
Ха! Хах! Да как же — не брались! Да у меня этих ваших инквизиторских инспекций было больше, чем налоговых! Да я! Да вы! Да у меня!..
Меня до белого каления доводило то обстоятельство, что единственный аспект, в котором я была чиста, как слеза младенца, подвергался неустанным нападкам.
Времена нынче настали просвещенные: инквизиция не жжет ведьм на кострах, она облагает их налогом. Называется он «налог на оккультную деятельность», и платят его все, кто использует ведьмовской дар для получения прибыли, в размере десяти процентов от оной. (Сколько просвещенных названий не придумывай, а десятина была — десятиной и осталась.)
Те же члены ведьмовского сообщества, что не практикуют за плату (исчезающе малая часть из них и правда не практикует), платят символический «ведьмин взнос» в одну золотую монету в год. Плата скорее ритуальная, чем обременительная, — лично я ежегодно покупаю самую дешевую в ближайшем отделении зеленого банка и торжественно вручаю явившемуся за мздой инквизитору.
Мне не раз и не два намекали с кислым видом, что я вполне могла бы воспользоваться безналичным расчетом, но, начав соблюдать традиции, трудно остановиться.
К тому же всегда приятно взглянуть в глаза человеку, который пилил из прекрасного далека в наши не избалованные приличным асфальтом края ради моего взноса, и прочитать во взгляде все, что он обо мне думает.
Остальные плательщики, не выпендриваясь, переводили денежный эквивалент по курсу и тихо радовались, что не надо иметь дела с представителями Ордена лично.
Но тут есть одна маленькая деталь: я на самом деле не торговала своим даром. Принципиально. Никогда. Соответственно, любые попытки меня на этом подловить были обречены на провал, а значит, я могла позволить себе выкобениваться сколько душенька желает.
Многоуважаемый Максим смотрел на меня таким серьезным, умным и укоряющим взглядом, что я тут же поняла, насколько плохо поступаю, заставляя хорошего и занятого человека попусту тратить время, и угрызлась совестью.
Угрызлась бы — если бы не выдрессировала ее давным-давно, на заре розовой юности.
Поэтому вместо совести все эти увещевания и взывания к лучшим чувствам разбудили во мне здоровый цинизм.
Будем честны: инквизиция всегда была не прочь въехать на чужом горбу в рай. Вот и сейчас с прекрасной в своей наглости непринужденностью пытается свалить на меня свою работу.
— У вас ко мне есть еще вопросы? — светски поинтересовалась я. — Может быть, все же инвентаризацию?
— Ну что вы, как можно! — оскорбился мой гость, шевельнув пальцами, и на мизинце снова блеснул перстень с рельефным узором. — У меня ни предписания для подобной работы нет, ни разрешения!