Остроги. Трилогия
Шрифт:
— Мы все-таки люди и не должны отличаться от прочих наших собратьев. Мы не такие, как эти безмозглые твари. — Равиль открыл дверь катера-амфибии и выстрелил в голову тощему зомбочеловеку, что выбрался на большую дорогу в надежде поживиться хоть какой-то плотью, пусть даже падалью. — И очень важно, чтобы твой отец, Дан, стал одним из нас. Он выдающийся человек. Все, чего мы достигли, — все это благодаря ему…
Но это было очень неудобно — говорить. В первые часы, когда они только выехали из Москвы, Дан едва сдерживался, чтобы не войти в сеть и не отправить Равилю поток образов, объясняющих его
Сквозь метели и бездорожье они добрались до Арзамаса. Ксю почти сутки не убирала рук со штурвала. Лишь трижды делали короткие остановки, необходимые для нормального функционирования тел.
Завал на дороге, ведущей к лаборатории, никого не удивил — обычное дело, беспризорный мир людей за двадцать лет обветшал, через сотню лет брошенные города превратятся в холмистую местность, поросшую лесом и сорняками. На руинах прежней цивилизации вырастет новый мир — и он как минимум будет чище, потому что Братству претят изотопы, братья не хотят дышать отравленным углекислотой воздухом, жрать генетически модифицированный силос и защищаться от излучения, прущего в озоновые дыры, синтетикой, вызывающей рак кожи. Да что там скромничать — этот мир будет раем на Земле! Ведь каждый с помощью симбионтов-поводырей научится понимать любого члена Братства, исчезнут распри, о войнах забудут, как о кошмарном сне…
Ощущение грядущего светлого будущего было столь велико, что Данила, когда началась заваруха, поначалу даже опешил: кто, достаточно разумный, чтобы взять в руки гранатомет, будет так безнадежно глуп, чтобы помешать их прекрасной миссии?..
Проваливаясь чуть ли не по пояс в снег, он звал отца — быть может, слишком эмоционально звал, немного стыдясь того, что он до сих пор не смог подавить в себе нерациональное. Как никогда прежде, отец был нужен Даниле сейчас, в этой кровавой бойне в Арзамасе!..
И когда он уже разуверился, что отец придет на помощь, это случилось.
И были взрывы, и Дану заложило уши от грохота, его чуть не похоронило под дождем из строительного мусора. Но он все же услышал:
— Данила, живо ко мне! Я отключу защитный контур!
*
Очнулся Гурбан от лютой головной боли и жажды. К тому же он был связан. Так что приятным его возвращение в реальность назвал бы только безнадежный оптимист. Еще и огнем жгло ноги, живот и грудь…
— Живой? — На него уставились зеркальные линзы.
Гурбан дернулся — и едва не потерял сознание от боли, вспыхнувшей в голове, но все же заметил, что его переодели и закутали в силиконовое одеяло.
— Значит, живой.
Гурбан едва сдержал ярость. Толку от нее все равно пшик, а навредить общему делу можно — вопреки всему он не потерял надежды вырваться из плена и победить. Пока он жив, слизням не стоит ждать поблажек.
— На кой я вам? — Вопрос забрал у Гурбана слишком много сил, он утонул затылком в чем-то мягком, в подушке, наверно, и тяжело, со свистом, задышал. Только и мог теперь смотреть в потолок и дышать. Думать и то не получалось.
Потолок?.. Где он очутился?
Звякнули медвежьи клыки, Равиль навис над ним, обветренные губы зашевелились:
— Зря Доктора убил. Он бы всем нам пригодился. Раненых много.
Гурбан закрыл глаза. Иначе выказать свое
— Ксю, займись им.
Гурбан вздрогнул. Жива?..
Прихрамывая — нога перевязана настоящими бинтами, на которых четко обозначилось алое пятно, — Ксю, бледная, в пуховом платке, скрывающем ее золотистые волосы, присела рядом. Что-то металлически звякнуло — нож, штык, что?.. Ведь «займись им», да? Именно блондинке выпало расправиться со своим прежним боссом.
Уплывая в черное небытие, Гурбан все же чуть повернул голову. Оказалось, Ксю поставила на пол парящую кружку, от которой тянуло заваренными травами. А Гурбан уже подумал… м-да…
Мимо проковылял Фаза, его покачивало из стороны в сторону. Тоже уцелел в мясорубке. И непонятно, радоваться этому или огорчаться. Фаза остановился рядом с толстяком, дружком Сташева. Вместе они принялись изучать бронежилет, изрядно подпорченный пулями. После чего толстяк натянул его на себя, а сверху надел простреленную куртку.
— Гурбан, ты меня слышишь?.. — Скрип Маркуса ни с чем не перепутать. Долговязого уложили в ногах чистильщика. — Серега жив, только плох очень. Тебя тоже зацепило, ошпарило взрывами.
Гурбан хотел было спросить о судьбе Сташева-младшего, но с губ сорвался лишь стон.
И все же Маркус его правильно понял:
— Тебя интересует, что случилось с пацаном и где мы?
Если бы Гурбан мог, он ответил бы, что да, именно это интересует сейчас больше всего. Это самый важный вопрос в его жизни!
Но Маркус не спешил прояснить ситуацию, вместо этого он обратился к Равилю:
— Ты не ответил моему другу. Зачем мы тебе?
— У нас слишком большие потери.
Чистильщик был уверен, что зомбак в шляпе и очках опять проигнорирует вопрос, но он ошибся.
— Братство лишилось очень нужных ему сейчас членов. Их места вакантны. — Равиль вновь склонился над Гурбаном. — К счастью, у нас есть подходящие кандидаты. — И поднес к его лицу открытую ладонь, на которой извивались слизни.
*
Защитный контур — что это вообще? Воображение нарисовало нечто вроде «рамки»-металлодетектора, когда Данила приблизился к проходной. Так вот что бы это ни было, отец не обманул — контур действительно оказался отключен, иначе Дана уже не было бы в живых. По неоднократно проверенным сведениям Братства, неизвестного рода излучение поражало симбионтов, а вместе с ними убивало братьев.
В проходной почти не осталось стекол, ветер намел сюда земли, пожухлых листьев и снега. Под ногами хрустели осколки, но Данила этого не замечал, ведь подбираясь к лифту, кнопка которого призывно горела, он пережил минуту беспредельного ужаса: его просто-таки тянуло броситься назад, отказаться от встречи с отцом, плюнуть на затею Братства с вербовкой нового, очень важного члена. Прочь отсюда со всех ног, бежать чуть ли не до самой Москвы без передыху!.. Сердце отчаянно колотилось. Ноги стали ватными. Дан втянул голову в плечи и постоянно озирался. Но все же людской своей сутью он сумел превозмочь ту часть себя, что трепетала в панике, что знала — впереди и повсюду притаилась смерть, ту часть, которая до последнего не верила, что Павел Сташев позволит сыну проникнуть в запретное подземелье.