Остров надежды
Шрифт:
И все же самой любимой темой вечерних разговоров в палатке была будущая жизнь.
— Раньше наша главная мечта состояла в том, чтобы наесться досыта, — заметил как-то Анъялык. — А теперь думаем, как построить школу, новые дома, завести эскимосскую письменность и эскимосские винчестеры… Умилык!
— Я слушаю тебя, Анъялык, — отозвался Ушаков.
— Все это очень хорошо, и я бы мог быть счастливым человеком, если бы не грусть оттого, что мой отец ничего этого не увидит…
— Но ты вспомни, — сказал Ушаков, — что сказала твоя мать, когда вы вернулись домой без отца… «Мы живем для
— Ты прав, умилык, — не сразу ответил Анъялык. — Ты будто посмотрел в мое сердце.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Едва сошел снег и в промысловой жизни наступило затишье, Апар, Нанехак и Георгий погрузились вместе с собаками и скарбом на свою байдару и отплыли в поселение, где собирались построить деревянный дом. На старом охотничьем становище оставалась внушительная куча плавника, которую предполагалось затем перевезти катером и вельботом.
Коротко северное лето, но природа словно бы торопится одарить человека теплом, птичьим пением, обилием света и спокойствием.
Ушаков невольно вернулся к своему прошлогоднему ритуалу, когда ранним утром, еще в тишине спящей природы, он выходил из деревянного дома и медленно шел через эскимосские жилища к берегу, жмурясь от блеска солнечных лучей, отраженных от спокойной глади моря, от плавающих больших и малых льдин.
Если в этом году придет пароход, то перед Ушаковым встанет нелегкая задача: оставаться на острове или же сдавать дела новой смене зимовщиков. Надежда была на то, что письмо, посланное в прошлом году с летчиками, принято к сведению и ему продлят пребывание на Врангеле.
Когда лед отошел от берега, Ушаков собрал всех охотников и напомнил им о прошлогоднем визите американской шхуны.
— Каждый из вас — хозяин острова, и потому я хочу вам напомнить, что на той стороне Берингова пролива есть люди, которые стремятся присвоить себе эту землю. Зорко следите за морем и, если появится какое-то судно, немедленно сообщайте мне.
Ушаков оглядывал лица собравшихся, и теплое чувство наполняло его: все эти люди близки ему, дороги, почти с каждым из них связана какая-то часть жизни на острове. Со многими делил он тяготы долгих зимних путешествий, последний кусок копальхена, последнюю галетину, щепотку табаку. Среди привычных лиц есть вроде бы знакомые, но как-то смутно припоминаемые. А это всего-навсего бывшие мальчишки, сегодня уже юноши, возмужавшие и окрепшие здесь, на острове.
Вот парень по имени Нанаун. Павлов рассказывал о его необыкновенных способностях. Буквально за несколько недель Нанаун выучил все буквы, стал хорошо читать и говорить по-русски. И в то же время прославился как удачливый охотник.
Летом занятия в школе окончились, и Ушаков предполагал отправиться вместе с Павловым в морское путешествие вокруг острова. Надо бы взять с собой и этого паренька.
Но сначала нужно построить Апару дом.
Бревен было много, среди плавника попадались даже брусья. А вот досок не хватало, и потому на внутреннюю отделку шли планки от ящиков. Стенки Скурихин хорошо проконопатил сухим тундровым мхом, обил планками. На потолок насыпали угольной
Сам домик очертаниями немного напоминал старое эскимосское жилище и даже состоял из двух половинок: в большей, холодной части должны были помещаться бочки с разными припасами, тут же будут жить и собаки.
Каждый считал своим долгом помочь Апару. Таян даже притащил целую дверь с петлями и позеленевшей медной ручкой, которую он нашел на берегу. Ручку он почистил толченым кирпичом, отдраил куском старой моржовой кожи, и она засияла как новая.
Крышу Апару пришлось покрыть не железом, а моржовой кожей. Но не старой, а свежей, расщепленной только в этом году.
Яранга Апара стояла рядом со строящимся домом, и Нанехак помогала мужу. Тут же в летнем нерпичьем комбинезоне ползал подросший Георгий.
По вечерам, когда усталые строители садились на собранные в кучу плавниковые бревна, они слушали рассказы Ушакова о больших городах, где есть такие высокие дома, которые могут сравниться только со скалами на мысе Уэринг. Но более всего поражали эскимосов бытовые удобства в городских квартирах, где из кранов, укрепленных в кирпичных стенах, обильно лилась горячая и холодная вода, а для нужды имелась особая комната: не надо выходить на улицу в мороз и пургу или же держать в пологе ночной сосуд.
— Есть такие дома, где печек нет, — рассказывал Ушаков. — Там под окнами стоят железные приспособления, в которых течет горячая вода, и от нее в комнате тепло.
Эскимосы, удивляясь, цокали языками, переглядывались между собой, и только большое доверие к умилыку удерживало их от скептических замечаний.
Однажды после такого рассказа, когда все разошлись, Нанехак вдруг спросила мужа:
— А большевики врут?
— Не знаю, — неуверенно ответил Апар, — вроде бы не должны… А почему ты вдруг говоришь об этом?
— Да многое в рассказах умилыка звучит неправдоподобно. Ну как можно поверить, что человек находится на одном конце селения и разговаривает шепотом по железной проволоке с женой, которая на другом конце?
— На «Ставрополе» такое устройство было, — возразил Апар. — Оно называется радио. И это радио может ловить слова даже через тундру и морские пространства.
— Птицы, что ли, несут эти слова? — спросила Нанехак.
— Не птицы, они сами летят, — сказал Апар, досадуя на непонятливость жены. Он и сам чувствовал, что объяснение его неубедительно, неправдоподобно, не ведь именно так говорил умилык. Как ему не поверить?
— А ты сама спроси, — посоветовал он жене. — Пусть умилык скажет: врут большевики или нет?
Дождавшись удобного случая, Нанехак задала свой вопрос Ушакову, повергнув его в изумление и тревогу.
— А что случилось, Нана? Почему ты думаешь, что большевики врут?
— Ничего не случилось, — ответила Нанехак. — Просто в твоих рассказах много чудного. Я иногда думаю, что ты немного привираешь… Нет, в этом ничего дурного нет, потому что так, как ты выдумываешь, никто не может.
— Все, что я говорю, — это чистая правда, — строго сказал Ушаков.