Остров отчаяния
Шрифт:
Они поднимались все выше и выше, выше марсов — к краспицам и даже выше, — и по мере подъема горизонт распахивался все шире. Джо двигался легко и, когда они на какое-то время сделали паузу на ноке рея, чтобы позволить нескольким прыгающим по вантам молодым джентльменам промчаться мимо, со смешком сказал:
— Показываю Хирепату такелаж.
Затем Джо показал Майклу, как пробежать по рею.
— Теперь к вымпелу. Только смотри в оба, приятель, выбленок здесь нет.
А вот и сам бом-брам-рей — шести дюймов в поперечнике на топенантах и прекрасная опора, по обе стороны невероятная морская ширь.
— Это великолепно, — закричал Хирепат. — Даже и не представлял.
— Смотри, как я взбегу до клотика, — сказал Джо.
— Я пробегу по рею, — сказал Хирепат.
Это он и проделал, и Джо, достигнув клотика, как раз посмотрел вниз, чтобы увидеть, как Майкл сорвался. Джо видел, как лицо товарища уменьшалось с ужасающей скоростью, видел полные ужаса, устремленные вверх глаза. Хирепат врезался в брам-стеньгу скользящим ударом, заставившим его отскочить от фор-марселя, и с мощным всплеском погрузился в море. Джо сорванным голосом издал пронзительный визг: «Человек за бортом», немедленно подхваченный на палубе. Моряки столпились на баке, их длинные волосы развевались, морской пехотинец бросил куда-то в район всплеска ведро и швабру.
Джек уже стоял в чем мать родила, когда услышал крик и увидел всплеск. Он соскользнул с планшира в воду, различил на немалой глубине размытый силуэт, нырнул, выловил его и поплыл к кораблю, уже находившемуся на расстоянии ярдов в сто, потребовал трос, передал безжизненного Хирепата на борт, затем последовал за ним сам.
— Мистер Пуллингс, — сердито крикнул он. — Немедленно положите конец этой дьявольской какофонии. Случись человеку упасть за борт и всегда бедлам. Проклятье на всю эту толпу безумных сумасшедших. Проходите вперед. Тишина на корабле. — Затем обычным тоном, — Позовите доктора.
Стивен стоял на юте с миссис Уоган и Джек, оглядываясь вокруг в его поисках, поймал пристальный удивленный взгляд миссис Уоган, во все глаза разглядывавшей его.
Джек вспыхнул как мальчишка, загородился полностью одетым Пуллингсом как щитом и нырнул вниз, в главный люк. Происшествие вызвало некоторое количество похабщины и немалое число наказаний, лишивших моряков грога за эти игры в дурачков — преступление, предусмотренное статьей тридцать шесть Свода Законов Военного времени: «Все другие малозначительные преступления, совершенные любым человеком или людьми на флоте, не упомянутые в этом Своде Законов, или за которые не предусмотрено никакого наказания, должны быть наказаны согласно законам и обычаям, применяемым в таких случаях на море». Статья также была известна как «плащ капитана» или «всеохватная». В любом случае, воспринималось как должное, что капитан Обри должен спасти тонущего: на флоте отлично знали, что он уже спас множество, и большинство из них, по его собственному признанию, были довольно никудышные людишки.
Двое из ранее спасенных находились на борту «Леопарда» прямо сейчас, один — не говорящий ни на каких иных языках финн, второй — грубый, тупой матрос по фамилии Болтон. Финн ничего не сказал, но Болтон затаил смертельную ревность к Хирепату и заговорил о его глупой безрассудности, скверном характере и презренном телосложении крайне нелицеприятными словами:
— Он будет жить, попомни мои слова, — сказал Болтон. — Будет жить, пока его не повесят за шею: лучше было бросить его, скотину, и тем избавить от виселицы.
— Конечно, он будет жить, — сказал его сотрапезник. — Разве доктор не выкачал его досуха, и не затолкал в него снадобий?
Как данность воспринималось и то, что доктор Мэтьюрин должен вылечить всех, кто попал в его руки: он был врачом, а не одним из обычных хирургов — вылечил принца Билли от воспаления хитрости, болезни гортани, пятидневной лихорадки, поставил пиявок адмиралу Кейту и тем положил конец его подагре, — но на суше не взглянет на тебя за гинею, пять гиней, десять гиней с головы.
Инцидент не вызвал большого оживления и не нашел отражения в журнале. Джек не упомянул про него, когда взялся за продолжение письма к Софи.
«Леопард», гавань Порто-Прая.
Вот мы и здесь, моя дорогая, не на Мадейре, не на Гран-Канарах, а на Сантьягу, Кабо-Верде! Полагаю, это изумит тебя. Ветер был настолько хорошим и устойчивым с момента, как мы покинули гавань, что я не мог себе позволить максимально его не использовать, и, в самом деле, мы захватили северо-восточный пассат намного выше, чем я ожидал, и достигли тропика Рака через двадцать шесть дней, считая утомительную болтанку в Канале и нахождение в дрейфе. «Леопард», несмотря на новомодный ахтерштевень и крепления, доставившие нам некоторое беспокойство, нравится мне чрезвычайно. Бег у него почти как у «Сюрприза», резвый ходок в бейдевинд, хорошо слушается руля и, как только мы съедим еще пару тонн провизии, будет поворачивать через фордевинд не хуже любого судна на флоте — в настоящее время слишком сидит кормой, что делает его немного вялым. Одним словом, «Леопард» — лучше, чем я надеялся, а я надеялся на многое.
Большинство новичков справляется неплохо, а мои старые товарищи по плаванию, как и всегда, настоящие моряки, добросовестно исполняющие обязанности, и только слишком подвержены напиваться каждый раз, когда смогут. На этом острове есть винокурня, увы, но я сделаю все, что смогу, чтобы удержать их.
Том Пуллингс содержит корабль в полном порядке: освобождает меня почти от всей работы, я разжирел и обленился, а со Стивеном мы сыграли немало прекрасных концертов. Стивен, кажется, приходит в себя, и ему подходит эта жара: меня же она почти доконала, когда я надел полную парадную форму и отправился представляться губернатору, потея на протяжении всей гнусной тропинки, прорезанной в скале, со стадами ящериц, разевающими пасти на солнце, «Что за ящерицы, Джек» — спросил он. «Lizardi percalidi» [12] — ответил я, имея в виду не ящериц.
Думаю, что ошибался, когда сказал, что наша преступница — точная копия Дианы. Стивен, несомненно, сразу же заметил различие, теперь это ясно и мне. Хотя, с другой стороны, она в точности как одна из женщин, виденных нами на скачках в окружении леди Конингем, и чью одежду ты отметила, и, возможно, — одна из них.
Как Диана в расцвете сил, не иначе. С одной стороны — не такая высокая, с другой — не накидывается на тебя так резко, а с третьей — у нее такой низкий, грудной смех, который длится и длится, так, что я видел, как весь квартердек расплывается в улыбках, и я сам вынужден отворачиваться в наветренную сторону, чтобы скрыть свою собственную. Не то, чтобы у нее, бедняжки, имелось много причин для радости, и все же, когда Стивен прогуливается с ней на юте, она заливается смехом так, чтобы даже доктор издает странные скрипящие звуки, обозначающие у него смех. Припоминаю, я никогда не слышал, чтобы Диана смеялась. По крайней мере, так же искренне, как миссис Уоган. Таким образом, полагаю, он не слишком поглощен Дианой. Хотя в настоящее время довольно обеспокоен, разрываясь между желанием прогуляться по Сантьягу и другим островам, один из которых славится специфическим видом буревестника, и своими обязанностями по отношению к этим несчастным созданиям, которых мы обязаны транспортировать. Некоторые из них продолжают болеть, и он не может понять, что с ними.
Однако, оставаясь на борту, Стивен потерял немного, поскольку, будучи вулканического происхождения, эти острова на самом деле по большей части необычно черны и пустынны и склонны снова превратиться в вулканы. Когда мы вошли в бухту, то увидели Фогу, лежащий приблизительно в двадцати лигах отсюда на зюйд-вест, и испускающий превосходное облако дыма. Вчера я сошел на берег размять ноги и посмотреть, смогу ли подстрелить парочку перепелов на обед, а, возможно, и каких-нибудь необычных птиц или обезьян для Стивена. Я взял с собой Гранта в надежде повысить шансы. Но, боюсь, это принесло больше вреда, чем пользы. Мы плелись через мили и мили пемзы и лавы с малой толикой зелени, но ничего не принесли домой, за исключением двух плохих настроений: сильно перегрелись и пропылились, вымотались и умирали от жажды — ни капли в высохших ручьях, — и все это время он указывал на места, где видел дроф и цесарок, когда был здесь в прошлый раз.
Грант постоянно предлагал новые тропинки, как будто владел этим островом, и мимоходом отметил, что на моем месте встал бы на якорь ближе к месту забора воды. Все же, несмотря на его знание местности, в конце мы потерялись, и пришлось спуститься к берегу и ползти через эти сверкающие валуны, чтобы найти деревню. Он уронил ружье и повредил замок, помрачнел от жары, но я приложил все усилия, чтобы вытерпеть его. Ты бы поаплодировала мне, Софи. Грант старше меня на десять-пятнадцать лет, прекрасный навигатор, и с ним ужасно обошлись. С нашей первой встречи на борту флагмана, я был уверен, что из этого добра не выйдет: на корабле не может быть двух капитанов, а его долгое независимое командование, примечательное путешествие на «Леди Нельсон» и знание этих вод подталкивают к нарушению им субординации.
Капитан из него, возможно, вышел бы неплохой, но он слишком стар и слишком высоко себя ценит, чтобы быть вторым лейтенантом. О, если бы только Адмиралтейство удовлетворило мою просьбу о Ричардсоне или Неде Саммерхейсе! Но, как говорят, если бы у свиней были крылья, у нас не было бы нужды в мастеровых. Полагаю, Стивен придерживается того же мнения, хотя, конечно, я не могу обсуждать с ним своих офицеров, потому что он — их сотрапезник. Я вообще не могу обсуждать их ни с кем, кроме тебя, моя дорогая: и в твое ушко скажу, что буду рад, когда избавлюсь на Мысе от Тернбула и снова получу молодого Моуэта. Но, господи, какой же я неблагодарный товарищ: да, у меня есть несколько лейтенантов, штурман и боцман, которые мне не по нутру, но, с другой стороны, у меня есть Пуллингс и Баббингтон, два приличных подштурмана, четыре или пять достойных мичманов, первоклассные тимерман и констапель [13] , и примерно половина команды того типа моряков, который мне по душе.
Не так много капитанов могут сказать то же самое при новом назначении. Кроме того, это такой отдых, что после обязанностей коммодора — с неловкими капитанами, с которыми нужно управляться, и каждый следующий больше смахивает на Вельзевула, чем предыдущий — здесь прямо-таки пикник на море.
Любимая, как только я написал эти слова, в гавань из-за жесткой нехваткой воды вошла «Феба», идущая домой с Мыса. Я передам эти письма Франку Гири, командующего ею теперь (бедняга Диринг и половина команды перемерли от желтой лихорадки, когда «Феба» стояла на станции на Подветренных островах), и ты получишь их, любимая, намного раньше, чем я надеялся. Прежде чем я забуду, прилагаю доверенность, чтобы ты получала мою плату, и письмо для Кимбера (ты можешь прочесть его, если захочешь) — ему следует ограничиться самым минимумом, как мы и договаривались; и еще одно для Коллинза, касающееся лошадей. Не позволь ему забыть купить сена у Вилкокса, сложить его и хорошенько прикрыть соломой (Кери как раз подойдет, чтобы это сделать) в углу между новыми конюшнями и каретным сараем.
Благослови тебя Господь, Софи, и поцелуй за меня дорогих деток. Как подумаю, что Джордж уже будет носить штанишки, прежде чем я снова его увижу, на меня находит грусть: но если мы продолжим в том же темпе, я буду дома как раз, чтобы впервые усадить его на пони, возможно, показать гончих мистера Стэнхоупа.
Спешу, моя дорогая, боцман уже кипит у двери каюты. Осмелюсь сказать, каналья уже продал наши канаты какому-то жулику на берегу и хочет, чтобы я представил дело так, чтобы нам выдали их снова. Его воровство зашло слишком далеко, и я должен поставить его на место.
Пока Джек писал все это, Стивен находился на берегу с мистером Фишером. Они посетили церковь, и, встретившись там со священником, завязали с ним разговор. Его звали отец Гомес — короткий, толстый, пожилой метис с темным лицом. Из-за седых волос его тонзура выглядела почти черной. Преподобный излучал добродушие, и, несомненно, был горячо любим и уважаем прихожанами. По просьбе отца Гомеса один из них подрядился найти Стивену три мешка орехов ятрофы, которые остров производил в редкостном изобилии, орехов нового урожая, еще не попавших на открытый рынок, в то время как другой предложил сопроводить его в дом кузена, где часто видел птицу, описанную доктором: кузен бочками продавал молодых белых буревестников — засоленных птенцов, разрешенных в Великий пост — и прибил к двери взрослую птицу в качестве вывески.
Стивен оставил капеллана и священника в прохладе паперти: английский акцент латыни Фишера делал часть сказанного непонятным португальцу, а благочестие отца Гомеса настолько превосходило его образованность, что он частенько затруднялся подобрать слово, но, несомненно, они нашли общий язык, тараторя с большой скоростью. Стивену казалось, что понимание достигалось в меньшей степени словами, больше с помощью симпатии и интуиции.
Орехи ятрофы оказались превосходного качества, а буревестник — истинный белым буревестником, а не большим бакланом или чайкой, как опасался Стивен. Великолепное приобретение, хотя в сильно разложившемся состоянии, поэтому пришлось поторопиться обратно на корабль, пока оно не развалилось на куски. После краткого визита к своим пациентам и беседы с Мартином, Стивен забрал птицу в свою каюту, составил точное описание оперения и внешних органов в своем журнале, а затем, задыхаясь от зловония, залил спиртом для позднего препарирования.
Стивен раскурил сигару, немного подумал и продолжил:
«Благодаря этому любезному священнику теперь я могу с легким сердцем отказаться от белого эквадорского буревестника. Замечательно, что я повстречался с ним, возможно, это третий святой человек, встреченный мной. Какой же он излучает свет, самое редкостное из качеств! Фишер в этом очень уверен. Бедняга в печали, я чувствую, но в чем заключается проблема, не могу сказать. Будет очень жаль, если это что-нибудь столь банальное вроде скрытого сифилиса, хотя, Боже святый, как часто я видел это во всех чинах и сословиях, ведь старина Адам в нас силен и невоздержан. Вопрос: будет ли такой человек, как Грант, переделан отцом Гомесом? Если время позволит, я проведу эксперимент. Крайне озлобленный человек, с долгой, тяжелой и невознагражденной службой — за почти двадцать пять лет все надежды испарились. Как же он обижен на Д. О.!
Как я понимаю, он не участвовал ни в одном сражении, тогда как тело Джека крест-накрест испещрено их отметками: Макферсон указал на это, когда Джек разделся для купания, молодые джентльмены с благоговением рассматривали шрамы, а Грант страстно вскричал: „это все удача, все удача — никто не может быть ранен по своему выбору — у человека может быть вся храбрость и решительность в мире и никаких ран, чтобы доказать это“. Он связывает отсутствие своего продвижения с общим заговором в Уайтхолле или где-нибудь еще, ревностью и тем фактом, что его происхождение неясно. „Если бы мой отец был помещиком, генералом и членом Парламента (увесистый камень в сторону Д. О.), я бы, возможно, получил звание кэптена лет пятнадцать назад и даже раньше“. Хотя несостоятельность этого аргумента должна быть очевидна даже для него самого, поскольку он служил под командованием адмирала Троубриджа, сына пекаря.
Как и большинство моряков, помимо своей профессии Грант мало что знает. Прочел, конечно, некое количество книг — больше, чем большинство ему подобных, но позднее чтение — бесполезная основа для чего-либо. Убежден, что никто больше не делал так, как он, и просто фонтанирует бесплатными инструкциями. Недостаток скромности, прекрасный образчик самодовольства. Конечно, он совершил замечательнейшее путешествие, но, слушая его рассказы, можно предположить, что это именно он без посторонней помощи обнаружил и Новую Голландию, и Землю Ван Димена, что вовсе не так. И все же, даже Д. О., стандарты которого весьма высоки, признает, что Грант — превосходный моряк и крайне добросовестный и сознательный человек: содержит старуху мать и двух своих незамужних сестер на лейтенантском жаловании — восемь гиней в месяц. Не говорит непристойностей и старается прекратить глупую болтовню офицеров морской пехоты.
Точный и формализованный человек, лишенный любезности. Он в хороших отношениях с Фишером, выслушивающим его замечания о пелагианской [14] ереси с примечательной выдержкой. Грант же претендует на то, что знает Библию не хуже Свода Законов Военного времени. Я не богослов, и мало знаю об основах этих недавних сект, за исключением отрицания ими того, что сами они называют отвратительным суеверием мессы, но, как подсказывает мой опыт, прежде всего эти еретики обеспокоены вопросами этики: мистицизм и древнее благочестие кажутся чуждыми им и их респектабельным, а иногда великолепным, современным строениям. Не уверен, способен ли хоть один из таких убежденных последователей прочувствовать отца Гомеса?
Не могу сказать. Также не могу сказать и о том, что принесут мне следующие несколько дней в лазарете с заключенными: ранние симптомы таковы, что я должен быть уверен в своих суждениях — увы, слишком ясных, — если бы не этот латентный период, вопреки всем авторитетам от античности до наших дней.
После столь многого, чего не знаю, приятно написать, что я поставил на ноги несчастного Хирепата, тайком проникшего на борт из любви к миссис Уоган. И когда я раскрыл его тайное прибежище, небольшую щель между двумя бочками, в котором тот продержался неделю, и судьбу, к которой он себя приговорил, то не знаю, чем больше восхищаюсь: его преданностью, силой духа или безрассудством. Неприлично с моей стороны осуждать его фатальное упрямство, хотя я и могу сожалеть о нем. Она же, несомненно, не осталась глуха к этим… убедительным доказательствам привязанности, что объясняет любопытную сценку, когда я впервые привел ее на ют, сценку, которой я долгое время не мог найти объяснения.
Ответ начал складываться в моем уме, когда я обнаружил его в полутьме коридора, ведущего к каюте миссис Уоган: он стоял на коленях и — как второй Пирам [15] — говорил с нею через отверстие для передачи пищи и прочего. Я отступил за переборку, то есть временную стенку, чтобы удостовериться в своем предположении: другие тоже пытались вступить с ней в незаконное общение, а мичманы вообще проделали из кокпита отверстия, чтобы подглядывать за ее прелестями, но это был Хирепат. С его стороны разговор состоял по большей части из выражений привязанности, не особо оригинальных, но довольно трогательных в своей очевидной искренности, и восклицаний. С её стороны я мало что различил, кроме этого струящегося странного смеха — исключительное счастье радости на сей раз, но стало ясно, что они давно знакомы, их отношения близки, и ей приятно иметь друга в этой изоляции. Они так сильно увлеклись беседой, соединив руки через отверстие, что Хирепат не услышал, как подошел мичман, спешащий из кокпита.
Я кашлянул, чтобы предупредить, но напрасно. Его обнаружили. Будучи спрошен, что он тут делает, Хирепат с мучительным затруднением ответил, что хотел помыть внизу руки и заблудился. Мичман, молодой Байрон, оказался весьма добр — сказал, что Хирепат должен помнить о своих обязанностях: разве он не знает, что вахта сменилась, и, даже если он побежит, то несомненно пропустит перекличку?
Поведение миссис Уоган, когда я навестил ее сразу после случившегося, было полным подтверждением, если подтверждение вообще требовалось. Она достаточно хорошо скрывала свою радость, но выдал пульс: но даже без непослушного пульса, считаю, что она — всего лишь посредственный агент. Несомненно, одаренный для получения информации из определенных источников, решительный и целеустремленный, но впавший в прискорбное замешательство, оставшись без руководящих указаний. Никто не научил ее огромной ценности тишины: она будет болтать (частично из хороших манер), и иногда ее выдумки ненамного лучше, чем у бедняги Хирепата.
Наше знакомство развивается вполне успешно. Ей известно, что я — ирландец, желающий видеть свою страну независимой, ненавидящий всё доминирующее и культивирование колоний. А когда я заговорил о своем негодовании действиями этого самого „Леопарда“, напавшего в седьмом году на нейтральный американский фрегат „Чезапик“, убившего нескольких из его команды, и изъявшего пару американских моряков ирландского происхождения — действие, почти вызвавшее то, что я назвал бы допустимым поводом для объявления войны, полагаю, что она была готова раскрыть себя. Глаза вспыхнули, она подняла голову, но я сошел на банальности. Festino lento [16] , как сказал бы дорогой Джек. Сомневаюсь, может ли она сообщить мне что-то, кроме имени своего шефа — прямого руководителя, но этого стоит подождать. Даже если нет никакой связи с французами, за этим джентльменом и его друзьями нужно понаблюдать.
И если британское правительство своим глупым, недружелюбным обращением с американцами, удушением торговли, досмотром судов и принудительной вербовкой матросов вынудит их объявить войну, то эта связь почти обязательно возникнет, тогда этот руководитель, конечно, должен быть арестован. Постепенно, постепенно может так произойти, что я смогу неплохо использовать Хирепата. Иногда моя деятельность весьма одиозна. Временами я вынужден размышлять о чудовищной, бесчеловечной тирании, которой Бонапарт разрушает Европу, чтобы вернуть самообладание и оправдаться перед наивным молодым человеком, каким я был когда-то.
О Луизе Уоган: убежден (как же мало я себя знаю) в определенной, так сказать, нежности или теплоте, возникшей в наших отношениях, и исчезнувшей после появления ее возлюбленного. Ничего грубого, о, нисколько, только нехватка чего-то неприметного.
Когда у нее вообще не имелось союзника в этом мрачном, замкнутом и тошнотворном плавучем мире, естественно, что она цеплялась за предложенное, и очень любопытными способами пробовала усилить хватку. Исчезновение этой теплоты, полагаю, явление временное, так как своего возлюбленного она сможет видеть редко, да и мало кого еще, кроме своей горничной (а у миссис Уоган нужда в женском обществе не больше, чем у Дианы Вильерс). Поэтому мне стоит быть начеку. Есть невыносимо глупые самодовольные хлыщи, заявляющие, что женщины их преследуют: они не встречают ничего, кроме заслуженного презрения и недоверия. И все же, может произойти что-то в этом духе, и в течение какого-то времени я полагал, что развитие отношений с моей стороны не будет безжалостно отвергнуто. Более того, глубинные желания моей персоны совершенно отсутствуют: последствия моего воздержания, опиум во всех его формах, являющийся антиафродизиаком, противодействующим любовному желанию. Требует ли долг, чтобы я продолжал? Умеренно, конечно, и ни в коем случае не как потачка, а скорее как часть процесса расследования, в котором необходим ясный, целомудренный ум. Дьявольская мысль.
В этих случаях считается, что, отказываясь, человек совершает смертельное преступление. Может и так, но это — вне моего опыта, и я обязан помнить, что все подобное рассказано мужчинами, которые любят приписывать другому полу мужскую похоть и поспешность. Лично я сомневаюсь: ненавидела ли темновласая Сафо своего Фаона [17] . В любом случае, ко мне это не относится. Я не Фаон, не златокудрый юнец, но потенциально полезный союзник, источник существующего материального комфорта, некая небольшая гарантия на будущее. По крайней мере, не отталкивающий компаньон там, где невозможно найти кого-то другого. И все же, льщу себе, есть определенная неподдельная симпатия: небольшая, что и говорить, но для меня достаточно, чтобы почувствовать, что ей не приходится сильно принуждать себя, изменять своим принципам, завлекая меня в постель. Мне кажется, она из женщин, кого эта забава не слишком влечет, но которые способны предаться ей ради удовольствия, дружбы, милости и даже — при наличии некоторой симпатии — из деловых соображений.
Для таких женщин сексуальная верность значит столь же мало, сколь и сам акт — с равным успехом можно принуждать их пить вино только с одним мужчиной. Знаю, подобное отношение сильно осуждается: их называют шлюхами и другими некрасивыми словами; в этом случае, не думаю, что это влияет на мою симпатию».
Стивен сделал паузу, посмотрел на папку, присланную сэром Джозефом, и продолжил:
«Вижу, у нее было три основных связи: одна — с Г. Хэммондом, членом парламента от Холтона, другом Хорна Тука и литератором, другая — с богачом Бердетом и третья — с еще более богатым Бридлбэйном, не учитывая связи с лордом Адмиралтейства, которая и привела к текущей ситуации. Однажды как секретарь упомянут некий Майкл — видимо, Хирепат. Эти связи более или менее известны, но ее репутация не пострадала; по крайней мере, это касается ее посещений леди Конингэм и леди Джерси, где она, несомненно, и познакомилась с Дианой. Некогда также был несколько призрачный мистер Уоган из Балтимора, сначала прикомандированный к миссии мистера Джея, а затем к другой — в Санкт-Петербурге, где он все еще может находиться.
Под псевдонимом Джон Доу издала комедию „Несчастные любовники“ и томик стихов „Мысли о свободе“ за подписью „Леди“. Почему, почему Блэйн не нашел мне копии? Ничто так не выдает человека, как его книга. Средства к существованию неизвестны: нерегулярные денежные переводы из Филадельфии. Морганом и Леви, а также основными лондонскими ростовщиками считается несостоятельным и рискованным заемщиком. По-видимому, объединяет проституцию в высших кругах с разведкой».
14
Согласно этой теории, первородный грех не влияет на человеческую природу, а человек по-прежнему способен выбирать добро или зло без помощи Бога.
15
В «Метаморфозах» Овидия Пирам и Фисба — пара влюбленных, общавшихся через щель в стене, поскольку родители запретили им встречаться. Покончили жизнь самоубийством в результате недоразумения.
16
«Поспешай медленно» (лат.).
17
Согласно легенде, поэтесса Сафо, когда была уже немолода, полюбила юношу Фаона, но тот отверг её.