Остров победы
Шрифт:
– Я бы предпочел что-нибудь водоплавающее, – честно признался Скиф.
– Уток нет, – заскучал официант.
– Разве в Волге больше некому плавать?
– А! – К официанту возвратилась прежняя оживленность. – Вы о рыбе?
– О ней, – кивнул Скиф. – Где-где, а в Астрахани ее должно быть навалом. Я бы съел ухи.
– Организуем. С пельменями?
– Никогда не слышал про уху с пельменями.
– А слышать и не надо, – улыбнулся официант, – надо пробовать. Уха из судака, а пельмени начинены фаршем из филе осетра. Пальчики оближете.
– Но салфетки все равно не помешают, – предупредил Скиф, кивая на пустой пластмассовый стаканчик.
– Сделаем. Второе будете?
– А пельмени разве
– Они плавают в ухе, – пояснил официант голосом доброго волшебника. – А потом предлагаю угоститься семгой в хрустящей картофельной корочке. Наш повар их готовит бесподобно. За уши не оттащишь.
– Повара? – ухмыльнулся Скиф.
– И его тоже.
– Тогда согласен. А для начала холодного пивка.
Через минуту Скиф блаженствовал, чередуя глубокие затяжки дымом с мелкими глотками «Жигулевского» именно в той пропорции, которая ему всегда импонировала больше всего. Потом стало не до пива и сигарет. Поданная уха оказалась выше всяких похвал. Наваристая, хотя и процеженная до полной прозрачности, она сохраняла обжигающую температуру до самого донышка тарелки. Поскольку помимо пельменей порция содержала картошку, морковку и бог знает сколько зелени и приправ, то, покончив с ухой, Скиф почувствовал, что он вполне насытился. Заблуждение рассеялось вместе с появлением второго блюда, источающего неописуемый аромат. Вооружившись вилкой, Скиф набросился на угощение с энтузиазмом изголодавшегося странника, давно не едавшего ничего вкуснее хлебной корочки. Маленькие ядрышки, слепленные из протертого картофеля, скатывались в желудок, почти не задерживаясь во рту. Отменно прожаренные в масле, они буквально таяли на языке. Пережевывать их Скиф догадался не раньше, чем тарелка уже наполовину опустела, о чем запоздало пожалел. Спрятанная внутри картофельных кругляшей семга была восхитительна на вкус. Макать ее в острый красный соус показалось Скифу кощунством, но он все же не удержался от эксперимента, после чего поймал себя на сильном желании попросить добавки. Ведь каждому из нас хочется без конца потакать своим слабостям, не так ли?
Именно эта мысль заставила Скифа остановиться. Заказав еще пива, он расплатился за съеденное, закурил и обвел взглядом посетителей. Их заметно прибавилось. И лихорадочно блестящие глаза некоторых молодых людей говорили о том, что кафе на улице Ширяева выбрано Скифем удачно. Он понял это, когда увидел пару, направляющуюся к его столику.
Полноватый парень предпочитал прятать глаза за черными очками даже ночью. Самыми броскими деталями его портрета были рассыпчатые льняные волосы с пробором посередине и капризно выпяченная нижняя губа, блестящая от поминутного облизывания языком.
Его сопровождала манерная девица с прической в виде разоренного вороньего гнезда. Парень звал ее Линдой, а она его – Санчесом. Судя по нескольким репликам, которыми они обменялись, усевшись за стол, оба намеревались слегка подзарядиться энергией перед походом в ночной клуб – и не только пепси-колой, которую они заказали. Точнее говоря, запас бодрости требовался в первую очередь Санчесу, который принес бутылку водки. Линда и без того казалась весьма оживленной. Неестественно оживленной. Настолько оживленной, что Скиф моментально сконцентрировал на ней ненавязчивое внимание. Пара присоседилась к нему только по той причине, что других свободных мест в кафе не оказалось, но вела себя так, словно за столом находились они одни. Набулькав в стаканчики водки, они разбавили ее пепси и, проглотив живительную смесь, принялись обсуждать какой-то фильм, с просмотра которого явились. Вернее, темой беседы был не столько сам фильм, сколько зимний сад кинотеатра «Октябрьский», произведший на пару неизгладимое впечатление.
Санчес восхищался тамошними пальмами высотой с трехэтажный дом и утверждал, что однажды Никита Хрущев распорядился перевезти их из Астрахани в Москву, но гигантские размеры деревьев помешали его коварному замыслу.
– А как тебе павлины и прочие страусы? – спрашивала Линда.
– Охренеть можно. Хамелеоны по стенам шныряют, а в аквариуме – пираньи. И все удовольствие за четыре бакса.
– Ну, за четыре бакса можно получить удовольствие и покруче…
Подняв взгляд от пепельницы, успевшей наполниться окурками, Скиф сравнил помутневшие зрачки Санчеса с булавочными зрачками Линды и лишний раз убедился в том, что она попивает пепси-водочный коктейль из приличия, а не для удовольствия. Ее лицо было неподвижным, как посмертная маска, зато ярко накрашенные губы непрерывно подергивались и кривились, живя своей особой жизнью двух жирных красных червяков.
– Хотела бы я, – заявила девица, – чтобы у меня был свой домашний кинотеатр. С большущим-пребольшущим экраном… Я бы от него целыми днями не отходила. Поставила бы рядом кровать – и пошло оно все в задницу.
– А я бы от пираньев… от пираний не отказался, – мечтательно произнес Санчес и даже посмотрел по сторонам: не спешат ли к нему с бесплатными подарками. – Видала зубы? – Не обнаружив признаков халявы, Санчес влил в себя водку, чуть-чуть подкрашенную пепси. – Вот только не врубаюсь, как они кусаются, если у них пасти не закрываются?
– Кто? – рассеянно спросила Линда.
– Пираньи эти.
– Какие пираньи?
– Эй, ты спишь на ходу, что ли? – возмутился Санчес. – Отъезжаешь?
– Уже отъехала, – покривила губы Линда. – Шучу. В смысле: приехала. – Она заглянула в свой стакан, но не притронулась к нему, а отодвинула подальше. – Водка крепкая, в башку шибает. Больше не хочу.
Лицо Санчеса побагровело так стремительно и до такой степени, что стало ясно: этот парень плохо кончит. С его давлением не алкоголем баловаться, а лечебные отвары цедить, не пропуская ежедневных прогнозов погоды.
– С-сука, – с чувством произнес он. – Опять за свое? Мы же договаривались. Ты обещала.
– А в чем дело, в чем дело? – зачастила перетрусившая Линда. – Что за наезды, не понимаю? Завязала я, понял?
Покосившись на Скифа, она догадалась перейти на шепот, хотя слышимость от этого не ухудшилась.
Отметая шипящие оправдания подруги негодующим взмахом руки, Санчес едва не свалился со стула, но это не помешало принять ему еще более рискованную – стоячую позу.
– Сука, – повторил он, пьяно покачиваясь. – Кому ты мозги пудришь, сука? И как это я раньше не врубился? Ты же уже в кино обдолбанная заявилась, с попугайчиков тащилась, как ненормальная.
– Не ори на меня, козел! – ощетинилась Линда.
Присутствующие с интересом уставились на скандалистов. Из домика кафе выглянул молоденький официант, заранее сияя всеми своими прыщами. Кто-то догадался выключить музыку. Пощечина прозвучала в наступившей тишине хлестко и отчетливо.
– Все, знать тебя больше не знаю, падла такая, – провозгласил Санчес. Затем, натыкаясь на столы, он стремительно покинул площадку и растворился в ночи, даже не оглянувшись на недопитую водку. Видать, его возмущение подругой-наркоманкой перешло все границы.
Очутившаяся в центре скрестившихся взглядов, Линда съежилась, словно желая уменьшиться в размерах. Каблуки ее босоножек со скрежетом проехались по цементному полу. Это означало, что она подобрала ноги, готовясь встать. Скиф поморщился, мучительно подыскивая нужные слова, которые могли хоть немного успокоить униженную девушку и удержать ее на месте. Слова нашлись, вернее, одно-единственное слово, позаимствованное Скифом из какого-то молодежного фильма.
– Оттопыримся? – тихо спросил он.