Остров Тамбукту
Шрифт:
— Нет, не пойду!
— А белый пакеги пойдет,— сказал Боамбо.
— Какой белый пакеги? — встрепенулся я.
— Тощий Шамит. Арики говорит, что он хороший и храбрый человек.
Значит, и Смит замешан в эту грязную историю! А почему бы и нет? Ведь он утверждает, что язык ружей интернационален... Еще в начале, до того как он сошел на остров, он советовал, чтобы мы стали па сторону племени занго и покорили остальные племена. И вот теперь его час пробил...
— Пойдем к Смиту, — сказал я вождю и вышел из хижины.
II
Я застал плантатора в его хижине. Он был уже одет в охотничий костюм и заряжал ружье. Увидев меня, он смутился, повернулся ко мне спиной и начал собирать патроны, разбросанные на нарах.
— И вы идете на охоту? — спросил я его.
— Почему мне не идти? — ответил плантатор с притворным равнодушием. — Помогу племени как могу и чем могу.
— Но ведь это преступление, сэр! Дело идет о человеческой жизни!
— Жизни дикаря, — невозмутимо заметил Смит.
— Но племя бома будет защищаться! Я хорошо его знаю и уверен...
— Это его право, — холодно сказал Смит.
— Но это означает войну! — закричал я.
— Что вы орете? Я не глухой!
— А что прикажете мне делать? Спокойно смотреть, как убивают невинных людей? Вы культурный человек, сэр. Вместо того, чтобы убедить туземцев отказаться от этого варварского похода, вы их поощряете вашим участием в нем.
Только теперь Смит повернулся ко мне и твердо сказал:
— А зачем мне их разубеждать? Раз они верят в то, что человеческая жертва принесет счастье племени, что я могу иметь против этого? Я не безбожник, сэр. Не мое дело вмешиваться в религиозные обряды племени, а тем более в дела Арики. Он главный жрец, и все его слушаются. А что я представляю для этих дикарей? Ничего! Круглый ноль... Белый человек с луны — ха-ха!
— Не смейтесь, сэр! И не прикидывайтесь наивным праведником. Вы прекрасно понимаете, что идете убивать невинных людей.
— Иду, правда... — пробормотал плантатор. — Поневоле должен идти. Не я же придумал этот поход, уверяю вас...
— Да, но замыслы Арики вам по душе, признайтесь. Вы, еще не успев ступить на остров, заговорили о войне между племенами. Мечтали стать советником вождя, чуть не министром! Вот теперь вы и хотите осуществить ваши старые планы...
— Но я ничего не делаю, — начал оправдываться плантатор. — Я исполнитель чужой воли. Арики позвал меня участвовать, вместе с охотниками, в походе против племени бома, и я согласился. Вот и все. Я не мог ему отказать. Это бы его оскорбило. А я не желаю его оскорблять, так как завишу от него. Если завтра, на большом празднике, он не захочет сделать меня сыном племени, что со мной будет? Вам легко, у вас за спиной вождь, а мне на кого опереться?
Дальнейшие разговоры с плантатором были бесполезны. Я не мог его заставить отказаться от раз задуманного.
— Ну, а капитан? — спросил я. — Что он об этом думает?
— Как всегда, он ничего не думает, — желчно усмехнулся плантатор.
— Однако он не примет участия в этом позорном походе?
— Нет. Он сказал, что предпочитает пойти на охоту на фазанов или ловить рыбу на удочку.
«Все же капитан в тысячу раз лучше Смита», — промелькнуло у меня в голове. Я попросил плантатора пойти со мной к Арики, но он отказался. Бесполезно тревожить главного жреца. Он мертвецки пьян...
Пока мы объяснялись со Смитом, охотники собрались на площадке. Оттуда доносились возбужденные голоса. Я вышел из хижины и увидел человек сто мужчин, в большинстве молодежь, нервно о чем-то галдевших. Некоторые понукали товарищей:
— Пошли! Пошли!
— Где тана Боамбо? Почему его еще нет?
Все были вооружены копьями и стрелами. Лица и тела были вымазаны черной краской, на шеях висели ожерелья из раковин, на руках и ногах были надеты браслеты, сплетенные из лыка, под которые были воткнуты цветы и маленькие зеленые веточки, а в волосах торчали разноцветные перья. Они были в полной боевой готовности. Глаза у них горели от возбуждения и нетерпения поскорее тронуться в поход. И я понял, что невозможно остановить эту возбужденную толпу, считавшую поход против племени бома за честь, а приношение человеческой жертвы — за священный долг. Наконец пришел Боамбо, и все радостно закричали:
— Тана Боамбо!
— Умба-бозамбо!
— Да здравствует тана Боамбо!
— Комунатуа, вы готовы? — спросил вождь, и все в один голос ответили:
— Готовы!
— Пошли! Мы храбрые мужи!
— Перебьем всех врагов до одного!
Тут был и Амбо, сын вождя. Я отозвал его в сторону и спросил:
— Почему вы выступаете против племени бома? Оно ведь не причинило вам никакого зла.
— Молчи! — возбужденно крикнул юноша. — Ты не знаешь племени бома. Они все разбойники.
— Знаю его лучше тебя, потому что жил у него шесть лун, — возразил я. — Они все хорошие люди. К чему их убивать?
— Молчи! — повторил Амбо. — Если тебя услышат другие, то возненавидят.
Он повернулся спиной ко мне и исчез в толпе. Тогда я подошел к Боамбо и еще раз попытался убедить отказаться от этого позорного похода.
— Что я могу сделать? — пожал он плечами. — Ты слышал, что говорят охотники. Я не могу их удержать.
— Можешь! — твердо сказал я. — Скажи им, что если не разойдутся по домам, случится большая беда.
Мой решительный голос и уверенность смутили вождя. Он пристально посмотрел на меня и спросил:
— Что же случится? Скажи?
— Что-то очень плохое! — неопределенно проговорил я, не зная, что ему еще сказать.
Он начал настойчиво допытываться, что же именно случится, если они не откажутся от похода. Арамру — землетрясение? Или, может быть, я подожгу большую воду?
— Скажи! — настаивал он. — Что случится?
— Не спрашивай меня, ничего я тебе не скажу! — ответил я. — Если охотники не разойдутся по домам сейчас же, все племя пострадает. Анге бу!
Около нас собралось порядочно народу. Все внимательно прислушивались к нашему спору. Заслышав мои угрозы, туземцы тоже начали меня расспрашивать, что случится. Могу ли я сделать что-нибудь плохое племени? Могу ли вызвать арамру и зажечь большую воду? Я молчал. Это внесло известную растерянность среди них. Этого-то я и хотел, но Смит был другого мнения. Видя, что я вношу нерешительность среди охотников, он куда-то исчез и скоро вернулся в сопровождении Арики. Тогда я понял, что Смит меня обманул: главный жрец не был пьян. Он стоял на площадке молчаливый и мрачный. Все его окружили и засыпали вопросами. Он довольно долго соблюдал молчание, потом заговорил медленно и торжественно: