Остров в море наслаждений
Шрифт:
– Почему же хуже?
– Потому, что во сне мои родители совсем вроде как и не мои. То есть выглядят они совсем иначе. Незнакомые мне люди, я никогда их не видела, но твердо уверена, что женщина – это моя мать. А папа… С папой вообще никакой ясности.
И, неожиданно спрыгнув с кровати, Оля схватила свою сумку и открыла ее. Покопавшись внутри, Оля неожиданно вытащила прямоугольный кусочек бумаги и протянула его Лесе.
– Вот этого человека я и вижу в своих снах, – сказала она. – Раза два или три он мне снился. И во сне именно он был моим отцом.
Леся с любопытством потянулась, чтобы взглянуть
– Кто это? – спросила Леся у сестры.
– Понятия не имею, – отозвалась Оля.
– А откуда у тебя эта фотография?
– Я не помню. Кажется, я нашла ее в детстве в одном из маминых ящиков.
– Но кто изображен на фотографии?
– Я не знаю. Я спрашивала у мамы, она сказала, что это какой-то наш дальний родственник.
– И во сне он является твоим отцом?
– Да.
Леся внимательно всмотрелась в фотографию. Некоторое сходство мужчины с Олей, безусловно, было. Может быть, он какая-то их дальняя общая родня? Но признать его своим родственником Леся все же не могла.
– Не припомню такого лица, – призналась она. – Хотя фотография довольно старая.
– Да.
– И ты всегда носишь ее с собой?
– Да.
– Зачем?
– Сама не знаю, – пожала плечами Оля. – Сначала носила в дневнике, потом стала носить в косметичке. Когда подросла и обзавелась собственными деньгами, стала носить в бумажнике.
– Но этот человек не может быть твоим отцом, – сказала Леся. – Тетя Валя очень порядочная женщина. Она никогда не стала бы изменять дяде Сереже.
– Я совершенно с тобой согласна! – пылко воскликнула Оля. – Мама и папа изумительные люди. Они такие дружные! Когда я вышла замуж за Сашку, то была уверена, что во всех семьях люди любят и уважают друг друга, живут общими интересами. Мне было очень горько и обидно узнать, что далеко не всегда это так.
– Саша тебя очень любит.
– Он любит, чтобы все подстраивались под него. Чтобы все плясали бы под его дудку. А мне бывает это очень тяжело устроить.
– И тогда ты удираешь из дома?
Оля криво улыбнулась.
– Это еще одна моя странность. Мама с папой этого всегда очень стеснялись.
– Ну, это мы про тебя уже поняли. Ведь когда ты прибилась к этим археологам, мы тебя довольно долго искали. Тут-то и выяснилось, что ты с детства была склонна к бродяжничеству.
– Я бы не стала так утрировать, – усмехнулась Оля. – Бродяжничество… Никогда я не уходила больше, чем на пару дней. Этого времени мне хватало, чтобы вновь соскучиться по своей семье и вернуться назад. Но это и впрямь началось у меня еще в детстве. Иногда посредине игры мне вдруг чудилось, будто бы меня кто-то зовет за собой. И я шла на голос. Могло пройти и час, и два, и даже больше, прежде чем я спохватывалась и понимала, что забрела в незнакомые места, что я заблудилась. Но ни разу ничего плохого со мной во время этих отлучек не случилось. Мне даже кажется, что какой-то добрый дух проводил со мной время, не позволяя никому меня обидеть.
Леся слушала и думала о том, что ее сестра Оля и впрямь была девушкой не совсем обычной. Хотя то, что сама Оля называла странностями и чего стеснялась, сама Леся назвала бы богатой фантазией и обширным внутренним миром Оли. И стесняться тут было совершенно нечего. Но так уж воспитали Олю ее родители, что все, выбивающееся за грань их узкого мирка, казалось тете Вале и дяде Сереже неправильным и опасным.
Так Оля и росла с ощущением того, что она какая-то не такая, неправильная и неудачная. Наверное, поэтому она и стала такой тихой, вроде бы забитой, хотя физически ее никогда не наказывали. А со своей стороны Леся никогда и не думала, что под этой тихой и скромной оболочкой существует такой сложный и противоречивый внутренний мир.
Ей Оля всегда казалась замкнутой и стеснительной девочкой, доброй и милой, но без особых извилин. Возможно, это впечатление складывалось отчасти еще и потому, что сама тетя Валя была женщиной простой, дядя Сережа тоже интеллектом не блистал, работал в последние предпенсионные годы дальнобойщиком и, кроме как о машинах и рейсах, поговорить с ним было особо и не о чем.
К тому же в присутствии отца с матерью Оля всегда скромно помалкивала, да ей было и не перекричать властную и говорливую тетю Валю. И еще тетя Валя всегда одевала дочь строго на свой вкус. Поэтому Оля до последнего класса школы носила платья зимой из мягкой фланельки, а летом – из ситца. И на ногах у нее неизменно красовались самые простые коричневые или желтые колготки и простенькие туфельки. Наверное, потому что вид у Оли был как у дурочки, все так к ней и относились.
– Я думаю, что тебе не стоит стесняться самой себя, – помолчав, сказала Леся. – Ты такая, какая есть. И я буду любить тебя, невзирая на все то, что ты называешь странностями.
– Спасибо!
Оля широко улыбнулась, но в этот момент девушки были вынуждены прервать разговор. В комнату ворвалась тетя Валя, которая тащила в руках тарелку с домашними варениками, которые попыталась впихнуть в дочь, «пока не простыли». Оле явно не хотелось есть, но не желая обидеть мать, она принялась вяло тыкать вилкой в вареники.
– Кушай, кушай, – подбадривала дочь тетя Валя, явно силясь придумать, чем бы еще ее развлечь.
Так как уже говорилось, что тетя Валя была женщина простая и без затей, то и развлечение она выбрала соответствующее своему характеру.
– Кушай и ложись спать, – сказала она дочери, которая с трудом одолела пару вареников и с сомнением рассматривала оставшиеся. – А завтра с утра мы с вами займемся уборкой дома.
– Что? – невольно удивилась Оля. – Зачем?
А Леся прибавила:
– Мы ведь убирались, когда приехали. И каждый день моем пол и прибираемся. Везде чисто.
– Это в жилых помещениях. А в доме есть еще подвал, пристройки и чердак, наконец! Вот там все пылью просто заросло. Нет, я твердо решила: завтра же мы с вами начнем уборку.
Сделав это заявление, тетя Валя спустилась вниз, ворча себе под нос, что кому бы ни достался этот дом, никто не посмеет сказать, будто бы она пользовалась им и ничего не сделала на его благо. Поняв, что тетя Валя все равно не успокоится, пока дом не засияет чистотой от дверной ручки и до самой последней половицы, Леся попрощалась с Олей и пошла к себе.