Остров. Остаться людьми. Тетралогия
Шрифт:
– Сморите, Джордж, – облизав губы, просвистел он. – Канат какой-то появился…
Из первого паза на высоту пятнадцати сантиметров выскочил стальной трос. Он был растянут между двумя механизмами, утопленными в палубу. И вдруг снова – щелчок, и – трос ослаб. Более того, он стал выползать с двух сторон – из распорочной установки на палубе. Он вился, как живая металлическая змея. Выползал, сворачивался в крупные кольца, падал плашмя и снова бугрился кольцами… И наконец замер.
Грохнула отпертая изнутри дверь, и из нее вывалился Макаров. Придерживая раненый локоть, он засеменил к бомбе.
–
Не глядя на него, Макаров стал выбирать из образовавшейся бухты трос.
– Ни один – вы слышите меня? – ни один психически адекватный военный моряк не станет делать то, что делаю сейчас я, слышите? – бормотал он, заходя с тросом за торпеду.
– Матерь Божья… – отходя на три шага, прошептал Гоша. Было очевидно, что образовавшаяся конструкция пробудила в нем какие-то ассоциации.
– Что это за канат? – требовал надежды на будущее доктор. – Что за канат может быть натянут поперек палубы, по которой взлетают самолеты?!
Макаров посмотрел на часы. Двести восемь секунд.
– У вас три с половиной минуты, чтобы попрощаться, – и он направился к надстройке.
– Что все это значит?!
Донован хотел еще что-то прокричать, но, когда поднялся на ноги и отошел, когда рассмотрел подробности случившегося, из уст профессора вырвалось ругательство.
– Он спятил?!
– А у вас есть другое решение?!
– Макаров?! – сдергивая с носа очки и вцепившись пальцами в волосы, в отчаянии прокричал доктор.
Развернувшись, тот пошел к надстройке спиной вперед. Чем дальше он отходил, тем громче кричал…
– Это аэрофинишер, доктор!.. При посадке летчик выпускает из-под хвостовой части самолета посадочный гак, который зацепляется за него. Тросовая система растягивается, плунжер гидротормоза входит внутрь цилиндра и вытесняет из него тормозную жидкость через калиброванное отверстие в воздушный аккумулятор! Этим обеспечивается торможение самолета по заданной программе. После отцепления самолета от троса сжатый воздух, расширяясь, возвращает поршень и связанный с ним тормозной трос в исходное положение… Что вам еще рассказать, док?! Вытяжка троса при посадочной скорости самолета примерно в двести пятьдесят километров в час и перегрузке торможения в четыре «жэ» достигает ста с небольшим метров! Мы растянули его на максимум!..
Макаров посмотрел на часы. Восемьдесят секунд.
Он взялся за скобу двери, чтобы зайти. Последнее, что видел Донован, была улыбка Макарова. Это была улыбка афериста за минуту до разоблачения.
– Если эта сволочь может тормозить пятнадцать тонн веса при скорости в двести пятьдесят километров, то почему он не может подвинуть неподвижный предмет весом в девятьсот килограммов?!
Гоша шумно глотнул. Донован обреченно произнес:
– Мы – трупы.
Зайдя внутрь, Макаров закрыл глаза и склонился над пультом. Лампы горели, кнопка сжатия гидравлики была перед ним. Он посмотрел на часы в последний раз. Шестнадцать секунд.
Сжал веки поплотнее и как тогда, на подлодке, попытался представить лицо Питера. Странное дело. Он не увидел его таким, какой Питер был сейчас. Он видел его малышом. Он и его мать улыбались Макарову…
Открыв глаза, он посмотрел в окно. Торпеда, как заложенная в арбалет стрела, лежала на палубе.
И вдруг Макаров схватился ладонью за лоб. Он снова сходит с ума?..
Наступала ночь. Очередная, внеплановая, ночь. Ночь средь бела дня.
– Макаров! – вскричал Гоша, задирая голову и ища солнце. – Что происходит?! Который сейчас час?!
Тот не слышал его. Он смотрел на лежащий на палубе заряд.
Если он ошибся с выбором центра троса, ее развернет поперек вектора движения. Трос выйдет из оперения стабилизатора, и авиабомба либо останется лежать там, где сейчас стоят Донован с Гошей, либо поедет в сторону. К нему. К открытой двери на первом ярусе палубной надстройки.
Стиснув зубы, Макаров нажал на кнопку.
Чудовищный скрежет работающей гидравлической установки распрямил трос, как нитку…
Палуба от кормы до носа вспыхнула фейерверком золотистых искр. Словно огненный дракон промчался по ней истребителем, дыша тяжело, жарко… Взлетев на высоту человеческого роста, искры осыпались пеплом и погасли в то мгновение, когда на палубе воцарилась такая тишина, что ее можно было резать на ремни…
Пахло каленым железом, когда возник и тут же пропал разрывающий барабанные перепонки скрежет. Только что под ногами Донована и Гоши лежало девятисоткилограммовое металлическое тело. И теперь его нет. Словно кто-то зацепил его контур курсором и отнес в другое место…
Ни слова не говоря, находящийся в ступоре Донован поднял руку. Он показывал Гоше уменьшающуюся в размерах и заходящую за джунгли, по нисходящей, точку. Гоша, вяло моргая, стоял и покачивался с пятки на носок. Он знал, что если не сядет, упадет.
И он сел.
Глава пятая
Левша приказал себе не смыкать глаз. Но за три часа до рассвета пробормотал: «На минуту…» – и закрыл. И этого оказалось достаточным, чтобы в мгновение, когда он их снова открыл, люди с третьего катера были уже на ногах.
Он схватил себя рукой за ноги. Автомата не было.
Растирая лицо и опираясь на пальму, он поднялся. Долго его взгляд не блуждал. Свой «узи» он увидел в руках Артура. Как ни в чем не бывало, тот стоял напротив своих людей и отдавал распоряжения. Рядом с ним, почти прижавшись плечом, расположилась Катя. Из обрывков команд, которые слышались, Левша догадался, что Артур собирает людей в дорогу. Перевернув со спины на живот сумку и убедившись, что все вещи в ней на месте, Левша вынул непочатую пачку «Мальборо», щелкнул зажигалкой и, затянувшись, направился к костру. Он шел и в упор смотрел на Артура. А тот так же в упор его не замечал. Забавно.
– Верни мне автомат.
– Разве он твой? – разговаривая с каким-то мужчиной, на секунду прервался Артур.
Левша переместил сигарету с одного уголка рта в другой. Развивать тему дальше не было смысла. Оружие ему теперь не отобрать так же, как полчаса назад его невозможно было отобрать у него.
– Ты не гнушаешься мелкими кражами?
– Что ты сказал?
– Может ли быть такое, чтобы ты при гробовой тишине не услышал? – Левша улыбнулся. – Но если ты глуховат, я повторю. Тебя не смущает роль крысы?