Остров
Шрифт:
Последний раз вы меня видели над водопадом, рыскавшим голышом по джунглям с опасной бритвой в носке.
Место, где мы встретились с Кимберли, отыскалось без особого труда. Но без ее помощи найти дорогу оттуда к пропасти оказалось не так-то просто. Я даже заблудился. Неоднократно на глаза мне попадались знакомые валуны или деревья – все потому, что я мимо них совсем недавно уже проходил. Стало быть, я петлял кругами.
Но меня это не волновало, потому что я не спешил добраться до этой пропасти. Говоря по правде, мне туда вовсе не хотелось.
И, в конце концов, все-таки попал туда. Робко выглянув из-за скалы, я обвел взглядом поле нашей битвы.
Залитое лунным светом, оно не было усеяно телами.
– Слава Богу, – прошептал я.
И расплакался. Не смог удержаться.
Потому что был совершенно убежден, что вокруг пропасти найду останки своих женщин. Если не всех, то, по крайней мере, одной или двух.
Вот и не совладал с переполнившим меня чувством облегчения.
Облегчение исчезло с последними слезами. Едва я оправился от плача, как ко мне начало возвращаться чувство реальности: отсутствие их тел, будучи само по себе отличным признаком, еще не гарантировало того, что они живы.
Уэзли и Тельма могли убить моих женщин и оттащить их отсюда. А затем зарыть, сжечь, утопить, сбросить с обрыва или унести в какое-нибудь место для своих мерзких игр – да все, что угодно.
Либо они могли увести моих женщин живыми – в качестве пленниц.
Выходя из-за скалы, я подумал, не в очередную ли западню захожу. Ведь, если разобраться, это была вражеская территория, и здесь нам уже устраивали засаду.
Присев на корточки, я вынул из носка бритву и раскрыл ее. Затем медленно стал двигаться к тому месту, где на меня было совершено нападение. С предельной осмотрительностью я подкрадывался к нему, то и дело поворачиваясь, проверяя тыл и фланги и боязливо озираясь вокруг.
Недалеко от края пропасти я нашел жилетку Конни. Последний раз я видел свою подружку именно в ней. Теперь же она валялась в тени под огромным камнем. Зажав рукоятку бритвы в зубах, я присел, поднял жилетку, развернул ее и начал рассматривать. В лунном свете ее полоски тоже выглядели серыми, только другого оттенка.
Следов крови на жилетке вроде не было – еще один хороший признак.
Бросить ее здесь я не мог, но, с другой стороны, не хотелось занимать руки. Оптимальным решением мне показалось надеть ее, что я и сделал.
И сразу же почувствовал себя ближе к Конни. Словно жилетка была живой ее частицей и могла скрасить мое одиночество. (Это многое объясняет в том, почему Кимберли почти не снимала гавайскую рубашку покойного мужа.)
Все еще сидя на корточках, рядом с тем местом, где обнаружил жилетку, я высмотрел и поднял скомканную тряпку. И хотя она была темна от запекшейся крови, меня это ничуть не встревожило. Она была похожа на кусок старой тенниски, которую использовали для перевязки Конни. Видно, она потеряла ее вместе с жилеткой.
Выбросив
С жуткой опасной бритвой и совершенно голый, если не считать жилетки и одного носка, я, вероятно, смахивал той ночью на обезумевшего маньяка. Не иначе, свихнувшийся Крузо. Или Суини Тодд, потерпевший кораблекрушение.
Но, как бы там ни было, я продолжал прочесывать поле брани.
Топор и веревка бесследно исчезли. Наши самодельные копья и томагавки тоже не удалось обнаружить.
Складной армейский нож как в воду канул. Нож я искал с особой тщательностью: не только обошел взад-вперед весь участок, разбив его на мелкие секторы, но и облазил на четвереньках место, где я последний раз держал его, и все вокруг.
Ножа там не оказалось. Создавалось впечатление, что кроме жилетки и повязки ничего не оставили. Видимо, кто-то унес все остальное (в том числе и женщин?).
Но и крови на земле я не нашел. Что укрепило мою веру в лучшее. Ведь примени Уэзли свои мачете, кровопролитие было бы неизбежно. Даже по прошествии нескольких дней и несмотря на темноту, его следы просто нельзя было бы не заметить.
А может быть, кто-то позаботился о генеральной уборке?
И я представил себе Тельму на коленях, с ведром и тряпкой. Смешно.
В других обстоятельствах кровавые улики можно было бы присыпать листьями или землей. Но только не здесь. Не на голых скалах, преобладавших в этой местности.
Если бы была пролита кровь, хоть что-то я должен был обнаружить.
А это означало, что на этом поле битвы никого не порубили, не изрезали и не закололи до смерти.
Перед уходом я подполз к краю пропасти и заглянул вниз.
Кроме Мата, на дне никого не было.
И он, кажется, лежал на спине в той позе, в которой я его оставил.
Лежал и глядел на меня.
Нет, смотреть на меня он не мог: у него не осталось глаз. Еще там, внизу, уже когда он был перевернут, я взглянул на его лицо. Крошево: сплюснутый нос, раздробленные скулы и челюсти. А вместо глаз – жуткие небольшие кратеры.
Но возникло ощущение, что он пристально смотрит на меня. Даже мурашки поползли по коже.
А что если он сейчас встанет и начнет карабкаться вверх.
Идиотская мысль, но она пришла мне в голову.
И внутри у меня все похолодело.
Едва удостоверившись, что в пропасть не было сброшено ничего нового, я начал отползать от ее края.
Бросив прощальный взгляд на наш “последний рубеж”, я заторопился прочь.
Какое-то время мысли о Мате не выходили у меня из головы. Там внизу мы почти побратались с ним, пока я лежал верхом на нем. Но теперь мне почему-то показалось, что он ненавидит меня. Может, из-за того, что я сбежал и бросил его на произвол судьбы?
И я мысленно представил себе, как его изувеченный гниющий труп карабкается по стене расселины, чтобы свести со мной счеты.