Остров
Шрифт:
– А кто заплатит за уборку этих обломков с моей взлетной полосы?
– “AT” заплатит.
– “AT” никогда ни за что не платит.
– Тогда их страховая компания. Пусть ваш свояк скинет их бульдозером в кусты. Вы сами можете выписать чек.
Уэскотт кивнул.
– Услуги бульдозера недешевы, это факт.
Мейнард положив руку Юстину на плечо, развил одну из выдумок Уайти:
– Нам срочно нужен врач. Когда мы сможем отсюда выбраться?
– В среду... в четверг.
– Завтра! – стал настаивать Мейнард. – Я заплачу за чартерный рейс.
Уэскотт
– Я свяжусь с ними утром.
– Свяжитесь сегодня вечером.
– Эй! – резко бросил Уэскотт. – Кто вы вообще такие? Прибываете на мой остров, разбиваете самолет на моей взлетной полосе, и еще говорите мне, когда вам надо ехать! Вы уедете тогда, когда я вам скажу.
– Мне жаль, – сказал Мейнард. – Я огорчен... мальчик... Юстин вопросительно посмотрел на отца, но ничего не сказал.
– Хорошо, – сказал Уэскотт, смягчившись. – Послушайте моего совета. Если он болен, ему, может быть, станет лучше. Если не станет, то он, может быть, умрет. Если он умрет, то вы, может быть, обзаведетесь еще ребенком. Такова жизнь. Кроме того, сегодня телефон не работает. Сломался.
У Уайти на Навидаде была подружка, которая работала горничной в “Чейнплейтс”, единственной действующей гостинице острова. Она была замужем, как сообщил Уайти, но муж ее работал на корабле, выходившем за пределы островов за продуктами, и редко бывал дома. В отличие от своих подруг, она отказывалась оделять своей благосклонностью местных мужчин, так как такие связи всегда создавали социальные проблемы. Обслуживая же залетных птиц типа Уайти, она убивала двух зайцев: ублажала себя и тем не менее оставалась эмоционально верной своему мужу.
Уайти воспользовался радиопередатчиком Уэскотта, чтобы поговорить с девушкой, и она организовала для Мейнарда и Юстина комнату в “Чейнплейтсе” на ночь.
Такси, которое они взяли, чтобы доехать до гостиницы, оказалось изношенным “корвером”, который пережил все сроки потому, что был составлен из частей, изъятых из других машин, строительного оборудования, и корабельных двигателей. У него не было даже двух покрышек одинакового размера, так что он подпрыгивал на грязной дороге, как инвалид.
Невзирая на подпрыгиванье, шум мотора без глушителя и висевшую в воздухе пыль, Юстин положил голову Мейнарду на колени и заснул.
Мейнард отнес Юстина в номер, представлявший собой половину бунгало на две семьи, и уложил его на кровать. Бунгало было прилеплено к склону холма и выходило окнами на море.
Мальчик не проснулся, когда ему были заданы вопросы о еде и питье, и не пошевелился, когда Мейнард мокрой салфеткой стер с его лица спекшуюся пыль.
Мейнард поцеловал его в лоб и пошел вверх по холму, к бару.
Баром называлась квадратная комната со стенами, обшитыми деревянными панелями; она была небрежно украшена рыболовными сетями, буями и неумело написанными “местными” пейзажами. Сама стойка представляла собой заляпанный, недодеданный фанерный прилавок, проходивший вдоль одной из стен. Табуреты были из пластмассы и хромированного металла – дешевый товар, который можно заказать по почте.
Из музыкального автомата, включенного на полную мощность, неслась смесь из нескольких не связанных между собой мелодий: регги, “Крик” Джонни Рэя, “Отель Разбитых Сердец” Элвиса Пресли, и песен Патти Пейдж, Джо Стаффорда, Кейт Смит и Биг-Боппера.
Комната была заполнена танцорами, все – молодые, и все – чернокожие. На одних были мотоциклетные ботинки, на других – сандалии, на третьих – ультрасовременные туфли на платформе. Здесь же мелькали мини-юбки и шорты, кафтаны и слаксы. Прически – самые разнообразные: и копны, и локоны, и напомаженные “утиные хвосты”.
Это был калейдоскоп различных культур и времен, и в то же время здесь не было никакой культуры. Здесь росло поколение, оторванное от своего африканского источника, и изолированное от всех других моделей культур. У них не было модели, которой мохно следовать, дорожки, по которой идти. Вкусы здесь определяли торговцы из Майами. То, что не раскупается на рынке, они могли купить почти бесплатно, затем перевезти это на острова и продать втридорога. За пару сотен лет торговля здесь едва ли на шаг отошла от времен торговли бусами и одеялами.
Мейнард пробрался через толпу к стойке. Сквозь лес черных волос он заметил платиновые локоны Уайти. Он стал проталкиваться к нему, но остановился, увидев, что тот занят, застыв в пьяном поцелуе с девицей.
Единственное свободное место в баре было рядом с белым – человеком с длинной гривой серебряных волос. Мейнард сел и заказал себе двойное виски.
Он ощутил, что сосед на него смотрит. Это не был взгляд украдкой – мужчина повернулся на своем табурете и пристально его рассматривал. Мейнард попытался отвести взгляд – он посмотрел в глубь бара, на свой стакан, на потолок, – но все равно чувствовал себя не в своей тарелке. Он повернулся и сказал мужчине:
– Привет.
Мужчина поднял брови.
– Настоящий феникс, восставший из пепла.
– Что?
– Прошедший очищение огнем. Вы видели глаз Всевышнего и выжили, чтобы рассказать об этом.
– Что!?
Мужчина улыбнулся.
– Вы сегодня чудом спаслись.
– Вы слышали об этом?
– Слышал об этом! Я слышал это. Оно прозвучало, как ликующий горн среди оглушительного грохота скуки, из которой состоит наша жизнь. Пусть будет кровь, чтобы мы могли ощутить ужас, смерть, чтобы мы сочли себя счастливчиками, сувениры, которые будут собирать дети. Тоска порождает вурдалаков.
– Мне жаль, что я вас разочаровал. – Мейнард допил свой стакан.
– Вам повезло. Не повезло нам. Придется вернуться к рыбной похлебке и онанизму. Вы здесь надолго?
– До завтра, надеюсь. Если смогу добиться чартерного рейса.
– Если вы в этом зависите от милости Уэскотта, то ваше “завтра” можно будет отложить на неопределенное время. Он будет ждать, пока не найдет летчика, у которого сможет выманить хотя бы сотенную бумажку. Чертов нубиец! – Он стукнул кулаком по стойке, и бармен налил ему полный стакан джина. – И для моего товарища по плаванию тоже.