Остров
Шрифт:
Hay сидел в одиночестве перед своей хижиной и пил ром из оловянной чаши. Он наблюдал за всей компанией, но не вмешивался даже тогда, когда повышались голоса, звучали проклятия и бились бутылки. Его присутствия очевидно, хватало для поддержания определенной степени порядка.
– А, писец, – сказал он, увидев Бет и Мейнарда. – Пришел писать хронику падения Рима? Нечасто у нас бывают дни, когда мы можем это отпраздновать. – Заметив, что Мейнард был без поводка, он резко спросил Бет: – Где его привязь?
Бет, склонившись, что-то зашептала Hay; он улыбнулся, кивнул и любезно сказал Мейнарду:
– Садись тогда рядом со мной, и выпьем по стакану. Мейнард положил руку на плечо Бет.
– Что ты ему сказала?
– Только то... – Бет избегала его взгляда, – что тебе можно доверять.
Мейнард сел. Hay, наполнив чашу, передал ее ему.
– Ты мог бы стать бродягой, в иных условиях. Мейнард выпил. Позади, в хижине, он услышал шлепок, хихиканье, и высокий голос взвизгнул: “Ах ты, проказник!”. Подняв брови, он взглянул на Hay. Hay усмехнулся.
– Доктор развлекается по-своему. И раздраженный голос Виндзора:
– Ты даже не можешь раздразнить, я не буду. Из хижины донесся звук еще одного шлепка, затем вздох. Внезапно Hay, казалось, почувствовал, что что-то не в порядке, как будто бы была пересечена невидимая черта. Раздался разъяренный возглас, звук удара и крик неподдельной боли.
– Тихо! – скомандовал Hay.
Толпа успокоилась. Том Баско был на ногах и заносил кинжал над съежившейся шлюхой.
– Баско! Прекрати!
– Я зарежу ее, Л’Оллонуа. Ты меня не остановишь.
– Да, – спокойно сказал Hay. – Я тебя не буду останавливать.
Толпа ждала. Баско приготовился.
– Но тогда прощайся с кистью своей руки, – сказал Hay. – Я сам тебе ее оттяпаю. – Он встал и достал из-за пояса нож. Баско заколебался.
– Давай, – сказал Hay. – Режь ее. Это будет дорогое удовольствие, но ты такой человек, который знает цену вещам. Если это стоит кисти руки, да будет так.
– Она нанесла мне оскорбление, – сказал Баско.
Мейнард видел, как мышцы спины у Hay расслабились.
– Это, должно быть, серьезное оскорбление.
– Так и есть, – Баско отреагировал на сочувствие Hay. – Я предложил хорошую цену за то, чтобы увидеть ее голой, а она отказалась.
Шлюха тоже почувствовала, что напряжение спало, так что, плюнув на песок, она сказала:
– Хорошую цену! Вонючий поцелуй и банку консервированного гороха!
– Это честная плата! Я не собирался к тебе прикасаться!
– Я проститутка, а не картина! Мужчина действует не только глазами!
Hay обратился к шлюхе:
– Что бы ты сочла достойной платой? Встав на ноги и стряхнув песок со своей сорочки, она приготовилась торговаться.
– Ну, учитывая то, что я не витрина, я предложила ему подобающе развлечься. И я просила у него...
– Все! – возопил Баско. Шлюха чопорно продолжала:
– Я просила у него только его красивенький медальончик.
– Слишком дорого за то, чтобы строить глазки!
– Я пообещала больше, чем глазки. Hay сказал:
– Какой медальон? – В голосе его звучали новые, более резкие нотки.
Возбужденный Баско вдруг сник, в глазах его мелькнул страх.
– Ничего. Это ничего. Я ошибся.
– Невелика и добыча, – сказал шлюха. – Красивенькая маленькая штучка...
– Какой медальон? – Hay протянул руку.
– Безделушка, – ответил Баско, смущенно улыбаясь. – Брелок.
– Дай мне. – Hay все еще держал руку.
– Конечно! – Баско остановился у котла с ромом и опустил туда свою чашку. Его рука тряслась, когда он поднимал чашку ко рту.
Он встал перед Hay и сунул руку в карман, но здесь его рука замерла: Hay приставил к его лбу ствол пистолета.
– Оставь. – Hay бросил взгляд в сторону. – Хиссонер, достань.
Хиссонер сунул руку в карман Баско, достал двуствольный капсюльный “дерринджер”.
– Ну-ну, – сказал Hay. Баско теперь был в ужасе.
– Медальон здесь же! Клянусь!
– Я в этом уверен. И он хорошо защищен к тому же. Хиссонер нашел брелок и передал его Hay. Это был не медальон, но золотой топорик на золотой цепи.
– Сколько времени у тебя это было?
– Многие годы! Я храню это как память. – Глаза Баско были сведены на стволе пистолета.
– Сколько времени у тебя это было? – повторил Hay.
– Клянусь...
– Сколько времени у тебя это было? В третий раз, – по традиции.
Баско очень хорошо понимал, что происходит. По его лицу градом катился пот.
Взглянув на Баско, Мейнард понял – как-то сразу, без содрогания, без сочувствия – что этот человек мертв. То, что совершил Баско (Мейнард предположил воровство) было само по себе отвратительно, но Баско еще и усугубил свою вину враньем, и не один раз, а трижды. Мейнард настолько уже привык к резне, что он с интересом подумал не о том, что Баско сейчас умрет, а о том, как он умрет. И, отметил он лениво, еще один кусочек его мозга – или человечности – должно быть, атрофировался, потому что его даже не беспокоил тот факт, что ему это безразлично.