Остров
Шрифт:
— Что ж, раз зашла о том речь, почему бы не выяснить сразу оба вопроса?
— Так вот, подружились мы с Рангой в раннем детстве. А любовниками стали, когда мне исполнилось пятнадцать с половиной, а Ранге семнадцать лет. И вот
уже два с половиной года мы вместе, не считая приключения с белой пижамой.
— И никто не возражал?
— А на каком основании?
— В самом деле, на каком основании? — откликнулся Уилл. — Однако в том мире, где я живу, возражать бы стал всякий.
— А что вы скажете нам о юношах?
— Теоретически, им предписано меньше запретов,
— Конечно.
— Удивительно.
— Чему же тут удивляться?
— Хотя бы тому, что даже девушкам здесь все позволяется.
— Но один вид любви не исключает другой.
— И оба вида узаконены?
— Разумеется.
— Значит, никто бы не осудил Муругана, если бы он заинтересовался другим юношей в пижаме?
— Да, если бы они при этом были добрыми друзьями.
— Но, к сожалению, — сказала Радха, — рани сделала все, чтобы он интересовался только ею. Ею и собой.
— И никаких юношей?
— Возможно, сейчас кто-то есть. Не знаю. Но тогда — это я знаю точно — для него никого не существовало. Ни юношей, ни девушек. Только мама, мастурбации и Просветленный Учитель. Список дополнят пластинки с джазовой музыкой, спортивные автомобили и гитлеровские замыслы стать Великим Вождем и превратить Палу в то, что он называет современным государством.
— Три недели назад, — сказал Ранга, — он и рани были во дворце в Шивапураме. Они пригласили нас, студентов университета, и Муруган изложил свои идеи о нефти, индустриализации, телевидении, вооружении и о Крестовом Походе Духа.
— Ему удалось кого-нибудь обратить?
Ранга покачал головой.
— Кому же захочется променять богатую, бесконечно интересную, добрую жизнь на дурную, бедную и неизмеримо скучную? Мы не нуждаемся ни в ваших быстроходных катерах, ни в телевидении. Еще менее нам нужны ваши войны и революции, ваши восстания и политические призывы, и ваша метафизическая чушь из Рима или Москвы. Вы когда-либо слышали о мэйтхуне? — спросил он.
— Мэйтхуне? — спросил он. — Что это такое?
— Обратимся сначала к истории, — ответил Ранга и с солидностью и педантизмом студента, который читает доклад о вещах, недавно им изученных, принялся рассказывать: — Буддизм был занесен на Палу около двенадцати веков назад, но не с Цейлона, а из Бенгалии; была и вторая волна: через Бенгалию из Тибета. Поэтому на Пале исповедуют махаяна-буддизм, насквозь пронизанный тантрой. Вам известно, что такое тантра?
Уилл признался, что имеет о тантре весьма туманное представление.
— Сказать правду, — заявил Ранга со смешком, пробившимся сквозь скорлупу лекторского педантизма, — я и сам знаю не больше вашего. О тантре можно говорить долго, там немало глупостей и предрассудков, которые не стоят внимания. Но есть и здоровая основа. Тантристы не отрицают существования мира, ни его ценности, не стремятся достичь нирваны, чтобы спрятаться от жизни, подобно монахам южной школы. Напротив, они принимают мир и используют всё — начиная с собственных поступков и включая зрительные, слуховые, осязательные, вкусовые впечатления, — чтобы освободиться из тюрьмы собственного «я».
— Звучит неплохо, — скептически вежливо заметил Уилл.
— Но мы на этом не останавливаемся, — заявил Ранга, и студенческий педантизм растворился в горячности юношеского прозелитизма, — и здесь-то и видна разница между вашей и нашей философией. Западные философы, даже лучшие из них, всего лишь неплохие говоруны. Восточным философам зачастую недостает красноречия. Но это не важно. Цель их философии — не слова. Восточная философия прагматична и действенна. Она подобна философии современной физики, однако рассматривает предметы, относящиеся к психологии, и приводит к трансцендентальным результатам. Ваши метафизики, утверждая что-либо о природе человека и о вселенной, не способны научить читателя познавать истинность их высказываний. Мы же свои высказывания сопровождаем целым рядом советов, помогающих на деле убедиться в силе наших утверждений. Например, Tattvamasi: Ты — это Тот, сердцевина всей нашей философии.
— Tattvamasi, — повторил Уилл.
— Это кажется утверждением из области метафизики; но в действительности это касается психологического опыта, причем наши философы учат, что нужно сделать, чтобы этот опыт пережить самому и убедиться в истинности высказывания. Средства эти называются йога, дхьяна или дзен, а в особых случаях — мэйтхуна.
— Итак, мы возвращаемся к моему вопросу. Что же такое мэйтхуна?
— Вам следует спросить об этом Радху.
— Так что же это? — обратился Уилл к маленькой сиделке.
— Мэйтхуна, — серьезно ответила девушка, — это йога любви.
— Для посвященных или профанов?
— Не имеет значения.
— Видите ли, — пояснил Ранга, — прибегая к мэйт-хуне, вы из профана делаетесь посвященным.
— Буддхатван йоша йонисаншршпан, — процитировала девушка.
— Только не на санскрите! Что значат эти слова?
— Как переводится буддхатван, Ранга?
— Буддоподобность, буддоподобие; или состояние просветленности.
Радха кивнула и вновь обратилась к Уиллу.
— Это означает буддрподобие, пребывающее в йони.
— В йони?
Уилл вспомнил маленькие каменные эмблемы Вечной Женственности, которые он купил как сувениры для девиц-секретарш у горбатого продавца bondieuseries в Бернаресе. Восемь анн с изображением черных йони, двенадцать — с почитающимися более священными йони-лингам.
— В буквальном смысле — в йони? Или метафорически?
— Что за нелепый вопрос! — воскликнула маленькая сиделка и звонко, от всей души, расхохоталась. — Кто же занимается любовью метафорически? Буддхатван йоши йонасаншритан— повторила она. — Полнее и буквальнее не скажешь.