Острова на горизонте(изд.1984)
Шрифт:
Однако пора спать, и мы отправляемся по своим каютам. Саша укладывает Тимку в панцирь, берет в руки учебник английского языка и валится на койку, а я иду в салон попить кваску. Возвращаюсь, чтобы взглянуть, как-то мой юный друг воспитывает волю? Тим спит в своем черепаховом ложе, и Саша спит, учебник — на полу.
И я поднимаюсь в свою каюту: спать, спать! Ложусь и, выключив свет, гляжу, как в распахнутом иллюминаторе раскачивается звездное небо. Нет большего удовольствия спать, когда траулер неторопливо кренится то на один борт, то на другой. Плещут волны, ровно рокочет двигатель. Спать, спать…
Замучила
Полает, полает, устанет, ляжет тут же, передохнет и опять заливается. Привыкли мы уже к этому собачьему голоску, вроде бы и работается под лай Тимки легче. Лает Тимка, вода плещет, и вдруг подкатилась под траулер какая-то резкая, стремительная волна. Накренился траулер, Тим будто поперхнулся, взвизгнул и, не устояв, упал за борт в порт-лаз.
Не успели мы и ахнуть, как Саша сбросил куртку-штормовку, на бегу скинул один сапог, второй и махнул через планшир.
— Человек за бортом! — закричал боцман и, схватив спасательный круг, швырнул его в волны. — Капитан, Саша в воду сиганул!
— Стоп машина! — скомандовал в ходовой рубке капитан и, высунувшись из двери рубки, распорядился: — Боцман, шлюпку правого борта на воду. Быстро!
— Вовка, Петруха… Да бросайте вы ножи! Коля, быстро в шлюпку! Спасательные жилеты надеть! — засуетился боцман и сам побежал в кормовую часть траулера. — Ну, Сашка, ну, задам я тебе!
Спуская шлюпку на воду, мы то и дело бросали быстрые взгляды в океан. Саша плыл саженками. Он то показывался среди волн, то исчезал… Ну, Сашка! Такие волны!.. Вот он уже возле Тимки, хватает собачонку, поворачивает назад. Да и мы уже спешим ему на помощь.
— Держи-ись! — кричит боцман.
— Держу-усь! — ответил Саша.
…Обнимали мы его по очереди, да и я тоже стиснул так, что он застонал в моих руках. Боцман подсел к нам, помахал перед Сашкиным носом громадным кулачищем и произнес несколько яростных и ужасных морских проклятий, но светлые, сощуренные его глаза светились добротой. Все мы и ругали Сашку, и стыдили его, и хохотали, а Саша прижимал к себе Тимку, оба они дрожали от холода и пережитого, и не было, наверно, в этот момент человека на земле более счастливого, чем мой юный отчаянный друг.
А капитан объявил Саше строгий выговор и предупредил, что его спишут с судна, если он еще хоть раз вздумает прыгать в океан на помощь терпящим бедствие собакам…
— Ты, Александр, личность, — сказал я ему утром и пожал его мозолистую руку. — Ты чертовски смелый парень. Вот тебе подарок от «деда». Стармех всю ночь мастерил.
И я надел на шею Саше медаль с надписью: «За спасение терпящих бедствие собак в открытом океане».
Тимку полюбили все. Казалось, не будь его на траулере, рейс бы тянулся дольше. По вечерам кто-нибудь из команды обязательно забирал ласковую собаку к себе в каюту. Взрослые люди, как дети, играли с ним, гладили и вздыхали: Тим был частичкой далекого и такого дорогого для нас мира суши. Тим напоминал о промелькнувшем когда-то давным-давно детстве. Кто из нас не имел своей собаки или не мечтал о ней? И Тимка шел к людям. «Тебе скучно, да? — говорили его добрые карие глаза. — Ну давай поиграем. Если хочешь, можешь даже за хвост меня таскать, я потерплю».
Только в три каюты Тим не решался заглянуть: в капитанскую, мою и старпома.
Строгий, громкоголосый капитан всем своим видом пугал собачонку, старпом явно не любил Тимку, а почему пес не приходил ко мне в гости, было неясно. И даже немного обидно: ведь и я принимал участие в его спасении.
Как-то в мрачном настроении я валялся на койке и разглядывал фотографию жены, вставленную в рамку расписания судовых тревог. Уже пятый месяц, как мы ушли из дома, пятый месяц! Как хочется домой! Крупная зыбь раскачивала траулер, и переборки противно скрипели. Звезды в иллюминаторе то бурно катились вверх, то замирали все вдруг, а потом водопадом обрушивались к залитой лунным светом воде… Качка. Тоска.
У дверей каюты вдруг послышался какой-то звук, и в приоткрытую, закрепленную на шторм-крючке дверь просунулся сырой нос. Тимка… Пес шумно принюхивался. Конечно же, запах моей каюты был необычен. Пахло тут не только привычным, морским, но и лентами для пишущей машинки, и копирками, и писчей бумагой. Тим внимательно поглядел на меня: можно? Я махнул ему рукой: «Входи!»
Тимка осторожно вошел в каюту и остановился возле койки, дружелюбно помахивая хвостом. Я ждал. Тим положил голову на край койки и замер, глядя мне в лицо. «Ну как ты? Плохо?…» — спрашивали его все понимающие глаза. «Плохо», — признался я. Тим стал очень медленно поднимать правую переднюю лапу. Положил ее на койку. Потом очень осторожно положил на койку и вторую переднюю лапу. Затем чуть вполз на койку и так же медленно принялся задирать заднюю лапу.
Засмеявшись, я схватил Тимку за шкирку и, подтянув, прижал к себе. Где-то возле моего сердца гулко билось сердце собаки, жаждущей сделать мне добро. Чем-то горячим плеснуло в душу, и я зажмурил глаза… А тоска отхлынула. Ничего! Первый, что ли, рейс?..
Тимка всю ночь спал у меня в ногах, и было очень приятно касаться голыми ступнями его горячего живота и сухого, посапывающего носа…
А через несколько дней наш пес пропал.
Встревоженный Саша обежал весь траулер. Он побывал и в ходовой рубке, и в машинном отделении, обшарил все жилые помещения, кроме кают старпома и капитана. Нет Тимки! Может, он опять свалился в воду? Ну конечно же, лаял утром на чаек, высовываясь между леерами полубака, и рухнул за борт!
— Поискать бы, Фаддей Фаддеевич, а? — сказал боцман капитану. — Ведь Тим что человек.
— Человек? — переспросил капитан. — Кто? Тимка — человек?
— Ну да, Тим, — пробормотал боцман.
Капитан захохотал и… направился в рубку. Судно развернулось. Мы с боцманом взяли бинокли, начали обшаривать горизонт. Матросы толпились на полубаке и пеленгаторном мостике. Увы! Не видно нашего морского пса.
Капитан приказал лечь на обратный курс. С отчаянием на побелевшем лице Саша побрел на корму поискать Тимку еще там, как вдруг дверь каюты старпома распахнулась.