Острова в океане
Шрифт:
— Ты бизнесмен, сынок? — спросил Фрэнк. — Тогда беги вниз в каюту, это самое лучшее для тебя дело. А торчать здесь, наверху, — это вообще не дело.
— Он прав, — сказал Фред Уилсон: — На нас ты не наживешься. Ступай лучше к себе в каюту. А к шуму, ничего, привыкнешь.
— Свиньи грязные, — сказал яхтсмен, переводя взгляд с одного на другого.
— Уноси свое роскошное тело в каюту, слышал? — сказал Уилсон, — А дама твоя уж как-нибудь заснет. Я в этом не сомневаюсь.
—
— А другого словечка ты не придумаешь? — сказал Фрэнк. — Свиньиначинают здорово надоедать. Ступай вниз, ступай, а то простудишься. Будь у меня столь роскошный торс, я бы не стал рисковать им в такой ветреный вечер.
Яхтсмен оглядел их всех, точно стараясь запомнить.
— Ты нас не позабудешь, — сказал ему Фрэнк. — А забудешь, так я сам тебе напомню при встрече.
— Падаль, — сказал яхтсмен, повернулся и ушел вниз.
— Кто он такой? — спросил Джонни Гуднер. — Я будто видел его где-то.
— Я его знаю, и он меня знает, — сказал Фрэнк. — Дрянь человек.
— А кто он такой, ты не помнишь? — спросил Джонни.
— Он барахло, — сказал Франк. — Какая разница, кто он, что он, если это барахло.
— Пожалуй, никакой, — сказал Томас Хадсон. — Но вы оба уж очень на него навалились.
— А с барахлом так и надо. Наваливайся на него. Но мы не так уж грубо с ним обошлись.
— Свою антипатию вы от него, по-моему, не скрыли, — сказал Томас Хадсон.
— Я слышал собачий лай, — сказал Роджер. — Ракеты, наверно, напугали его собаку. Хватит этих ракет. Я знаю, вы развлекаетесь, Фрэнк. Вам везет, что никакой беды вы не натворили. Но зачем пугать несчастную собачонку?
— Это его жена лаяла, — весело сказал Фрэнк. — Давайте пальнем ему в каюту и осветим семейную сценку.
— Я отсюда ухожу, — сказал Роджер. — Мне ваши шутки не нравятся. По-моему, всякие выкрутасы с автомобилями — это не смешно. По-моему, когда самолет ведет пьяный летчик — это не смешно. По-моему, пугать собак тоже не смешно.
— А вас тут никто не держит, — сказал Фрэнк. — Вы последнее время всем в печенку въелись.
— Вот как?
— Конечно. Вы с Томом оба стали ханжами. Портите всякое веселье. Исправились, видите ли. Раньше сами не дураки были повеселиться. А теперь никто не смей. Сознательные, видите ли, стали.
— Значит, это сознательность во мне заговорила, если я не хочу, чтоб подожгли причал Брауна?
— Конечно. Она и так может проявиться. А у вас ее хоть отбавляй. Слышал я, что вы там вытворяли в Калифорнии.
— Знаешь что, взял бы ты свой пистолет и пошел бы куда-нибудь в другое место развлекаться, — сказал Фрэнку Джонни Гуднер. — Нам было весело, пока ты не начал безобразничать.
— Значит, ты тоже такой, — сказал Фрэнк.
— А нельзя ли все-таки полегче? — предостерег его Роджер.
— Я здесь единственный, кто еще умеет веселиться, — сказал Фрэнк. — А вы все переростки, религиозные психи, лицемеры, благотворители…
— Капитан Фрэнк! — Руперт наклонился над бортом причала.
— Руперт мой единственный друг. — Фрэнк поднял голову. — Да, Руперт?
— Капитан Фрэнк, а как же с комиссаром?
— Мы подожжем его, Руперт, подожжем, дружок.
— Дай бог вам здоровья, капитан Фрэнк, — сказал Руперт. — Рому не хотите?
— Мне и так хорошо, — сказал ему Фрэнк. — Ну, ложись!
— Ложись! — скомандовал Руперт. — Лицом вниз!
Фрэнк выстрелил над бортом причала, и ракета вспыхнула на усыпанной гравием дорожке почти у самой веранды комиссарского дома и сгорела там. Негры на причале охнули.
— Вот дьявол! — сказал Руперт. — Самую малость не попали. Не повезло. Еще раз, капитан Фрэнк.
В кокпите яхты, стоявшей у них за кормой, загорелся фонарь, и ее хозяин снова вышел из каюты. На сей раз он явился в белой рубашке, белых парусиновых брюках и в спортивных туфлях. Волосы у него были гладко причесаны, а лицо красное, в белых пятнах. Ближе всех, спиной к нему, стоял на корме Джон, а за ним с мрачным видом сидел Роджер. Между обоими судами было фута три воды; яхтсмен вышел на палубу и уставил палец на Роджера.
— Паскуда, — сказал он. — Вонючая, грязная паскуда.
Роджер поднял голову и удивленно взглянул на него.
— Вы, наверно, имеете в виду меня? — крикнул ему Фрэнк. — Тогда свинья, а не паскуда.
Яхтсмен не обратил на него внимания и снова набросился на Роджера.
— Паскуда толстомордая. — Он почти задыхался. — Жулик. Шарлатан. Жулик подзаборный. Паршивый писатель и дерьмовый художник.
— Что это вы? Кому вы все это говорите? — Роджер встал.
— Тебе. Тебе, паскуда. Тебе, шарлатан. Тебе, трус. Ах ты, паскуда. Паскуда грязная.
— Вы сошли с ума, — спокойно сказал Роджер.
— Паскуда! — Яхтсмен кричал через три фута воды, отделявшие одно судно от другого, будто дразня зверей в современном зоопарке, где их отгораживают от зрителей не решетки, а рвы. — Жулик.
— Это он про меня, — радостно сказал Фрэнк. — Вы разве со мной не знакомы? Я же свинья.
— Нет, про него. — Яхтсмен показал пальцем на Роджера: — Жулик.