Островитянин
Шрифт:
Через полчаса-час подменный Петкова отправится на рандеву. Знал бы заместитель начальника отделения В, какую услугу он оказывает Багрянову! Не найди он человека на мое место, пришлось бы вывозить в модный магазин меня, самого. После этого трудно было бы объяснить, что помешало Багрянову встретиться с интересующим Петкова лицом. А так — я надеюсь! — неудачу удастся свалить на агента: не там стоял или не так держал перчатки...
11
Шикарные сигареты «Арда». Лучший в мире сорт! Вместо табака в них закладывают гремучую смесь, и первая же затяжка разрывает легкие в клочки. Глотнув дыма, я судорожно кашляю и буквально купаюсь в собственных слезах. За неимением платка утираю их ладонью и тут же, давясь и постанывая от удовольствия, всасываю новую дозу газообразного динамита. Понять мои муки и счастье может только завзятый курильщик, прошедший, как и я, через двухсуточное вынужденное воздержание.
Райский миг. Неслыханное блаженство.
— Спа...о, черт!.. Спасибо, Искра!
— Не стоит, бай-Слави. Бедняга, тебе не давали курить?
Я киваю и делаю новую затяжку.
— Тебе бы побриться, бай-Слави.
— Распорядись.
— Я сказала глупость?
— Нет, что ты! Все в порядке.
Словно сговорившись, мы несем чепуху, избегая возвращаться к разговору о кофе и погоде, состоявшемуся несколько минут назад. «Бай-Слави, — сказала Искра и выразительно сдвинула выщипанные бровки. — Помнишь, ты как-то спрашивал, люблю ли я кофе по-варшавски со сливками и тмином?» — Перед этим мы говорили о вещах отвлеченных, и я едва не поперхнулся. — «О чем?» — «О кофе. Ты знаешь, я попробовала — и оказалось вкусно. Только при варке надо прибавлять чуточку соли». — «Сколько?» — «Четверть чайной ложки примерно. И не кипятить». Пароль и отзыв были названы правильно, и я открыл было рот для нового вопроса, однако Искра скосила глаза в сторону Цыпленка, восседавшего на табуретке у двери, и рот мой захлопнулся сам собой.
— Ты в претензии на меня? — сказала Искра.
— За что, собственно?
— За сладкарницу и бульвар Дондукова.
— Нет, конечно. Ты делала свое дело, я — свое.
Цыпленок, навостривший было уши, сник на табурете; я тоже успел опомниться, и хладнокровие возвращалось ко мне капля за каплей, усмиряя пульс и дыхание. И вовремя! Ибо полминуты спустя Искра невинным тоном прирожденной лгуньи произнесла новую фразу — о снеге и дожде.
— Что? — сказал я, отказываясь верить ушам.
— Я говорю, сыро сегодня. То снег с дождем, то дождь со снегом.
— А тумана нет? — сказал я механически.
— Не обратила внимания.
До этой секунды стул мой стоял на прочном паркетном полу. И вдруг оказалось, что все не так: и стул не стул, и пол не пол — подо мной, подброшенная волнами, закачалась утлая лодочка и поплыла неведомо куда без руля и без ветрил.
Искра смотрела мимо меня, и лицо у нее было серьезное.
...В полдень, когда Петков предупредил меня о встрече с Искрой, я не слишком удивился. Не поразило меня и то, что к отсутствию контакта в модном магазине заместитель начальника отделения В отнесся без особого гнева. В сложной партитуре, создаваемой нами совместно, тональность каждого инструмента была расписана заранее и с такой определенностью, что, к примеру, партию скрипки-альта не смогла бы вести виолончель. Сейчас была очередь тромбона, и Петков блестяще исполнил соло.
Я полулежал на тюфячке, а он мерил шагами комнату. Пять туда, пять обратно, и все по диагонали. Остановился. Оттянул по привычке ворот свитера. Сказал, будто размышляя вслух:
— Допустим, вы правы, и произошла обычная задержка. Когда контрольные рандеву? Каждый вторник с десяти пятнадцати до десяти тридцати?
— Да, но не в магазине, а на самой улице.
— Выйди-ка, Цыпленок, — сказал Петков и опять оттянул ворот. — Багрянов, мне важно, чтобы вы правильно поняли меня... Ты все еще здесь?
— Ухожу, начальник...
— Вас прервали, — сказал я. — Что следует понять?
— Не то... Речь пойдет не о магазине. С ним более или менее ясно, и я склонен вам верить. По крайней мере, до будущего вторника.
— Какой мне смысл врать? Нет ничего хуже, чем идти до половины.
— Демагогия, Багрянов! Знаете, слушая вас, я иногда ловлю себя на мысли, что это вы, а не я работаете в ДС. Уж до того вы лояльны, что просто страшно делается...
Петков сощурился и поскреб пальцем подбородок.
— Мы ушли в сторону... Записка!.. Не считайте наш разговор о записке окончательным. Она существует и, образно говоря, буквально вопиет о том, что не хочет кануть в Лету. Кто дал ее вам, когда и где?
— Не в курсе. Не представляю. Не знаю.
— Хорошо! Тогда другой вопрос: вы убеждены, что Искра непричастна к записке? Вы что, онемели, Багрянов?
— Нисколько, — сказал я и присел. — Просто тема старая и, на мой взгляд, исчерпала себя. Неужели вы не поймете, что я не брат вашей Искре, не сват и так далее? И именно поэтому могу взять грех на душу и сказать: «Да, это она!» У меня нет оснований быть благодарным Искре за ловушку на бульваре Дондукова, и посему, если она, а не я, попадет в оборот к Цыпленку, то меня это вполне устроит. Хотите услышать «да»?
— В придачу к доказательствам!
— Чего нет, того нет. О доказательствах заботьтесь сами.
— Следовательно, нет?
— Вот именно. И не ходите вокруг да около. Что я должен сделать?
— Забыть о подвале.
— Еще?
— И о нашем разговоре по поводу Искры и Гешева.
— А об этом?
Я не рассчитал и слишком энергично ткнул пальцем в шишку. Боль раскаленной железкой ожгла висок и проткнула барабанную перепонку. На мгновение я оглох.
— ...все пройдет, — сказал Петков. — Допустим, ничего не было. Несчастный случай: вы упали с лестницы. Договорились?
Я кивнул и отвел руку от уха.
— А смысл?
— Мне позвонил директор полиции. Могу предположить, что ваша приятельница насплетничала Гешеву, а тот нажал на начальство. Мне приказано разрешить ей подключиться к работе.
— Так... — сказал я и с видимым усилием потер лоб. — Ну а я?..
Петков не дал мне докончить. Положил руку на плечо, легонько надавил.
— Искра скоро будет здесь и, возможно, захочет с вами говорить. На всякий случай Цыпленок или Марко останутся в комнате и помогут вам не проболтаться о подвале. Во всем остальном я полагаюсь на присущий вам здравый смысл.