Освободитель (сборник)
Шрифт:
Он подумал, кто же сможет быть этим абсолютным правителем. Он задним числом понял, что его старинный приятель и враг Публий, создатель чудовищ, хотел использовать именно эту возможность, захватить эту вершину эволюции.
– Император Всего, – прошептал сам себе Руиз, поняв наконец, что именно имел в виду Публий.
Ему пришло в голову, что совершенно не важно, кто возьмет управление страшной машиной генчей – конец все равно будет один и тот же. Если машиной завладеет святой, все станут святыми. Если демон – все станут порождениями ада. Но в любом случае, только одно существо останется во вселенной,
Рабство больше не сможет существовать, как он понял. Только разумных существ можно превратить в рабов. Разве это не было бы в своем роде благом?
Руиз резко затряс головой. Он чувствовал, как тени заполоняют его разум, и он попытался перестать думать. Он не в состоянии был дышать.
Его осенила последняя страшная мысль. Что, если все это один раз уже случалось в истории, так давно, что память об этом изгладилась из сознания людей? Что, если древнее божество-сознание устало в один прекрасный день от своей абсолютной власти и сказало своему телу: «Иди и поступай, как знаешь!»? Если так, то чему же удивляться в том, что человеческое поведение столь иррационально и сложно?
– Руиз, Руиз, – говорил Сомнир, пытаясь прорваться сквозь нарастающее отвращение Руиза. – Пожалуйста, успокойся. Займись тем делом, которое тебя ждет: надо выжить, убежать… а потом только разрушить машину.
Голос библиотекаря вдруг показался слабее, словно древние механизмы шлема окончательно испортились.
– Хорошо, – медленно сказал Руиз. – Ты мне можешь что-нибудь еще сказать? Что-то, что может мне в этом деле пригодиться?
Сомнир прокашлялся, и Руиз удивился тому, что электронный призрак издает такие звуки.
– Привычки тела остаются с человеком, Руиз, – сказал Сомнир. – Ну да ладно, это не важно. Ты понимаешь, в чем состоит явление мозгового огня?
– До некоторой степени, – ответил Руиз.
– Тогда краткое резюме: феромонные испарения большого количества генчей, собравшихся в замкнутом пространстве с ограниченным запасом воздуха, вызывают у незащищенных людей мощные искажения восприятия, подобные, но не совсем, тем развлекательным наркотикам, которые иногда принимают для удовольствия. Главным образом разница состоит в следующем: видения и искажения, вызываемые мозговым огнем, порождаются не совсем в мозгу пораженного существа. Феромонная сеть несет в себе информацию о том, какие искажения и галлюцинации последуют. Видения могут быть навязаны объединенными усилиями генчей или могут относиться к прошедшим событиям, вернувшимся, словно эхо, сквозь столетия или годы.
В своем теперешнем состоянии Руиз не почувствовал особого отвращения к словам Сомнира и его описанию мозгового огня. Насколько могли эти ужасы оказаться страшнее того, что он недавно испытал в действительности?
– Что-нибудь еще?
– Не будь таким спокойным, Руиз Ав, – сказал Сомнир, в чьем голосе теперь звучали нотки нетерпения и гнева. – Если ты доберешься до анклава, возьми с собой запас чистого воздуха. Если запас кончится, будь готов увидеть вещи не менее страшные, чем те, что ты недавно видел на Родериго. Помни, что родериганцы, какими бы страшными и нечеловеческими они ни казались бы, не могут совершить ничего, что сравнилось бы по злодейству с тем, что может совершить Машина-Орфей. И помни, что Родериго – всего-навсего заштатный, богом забытый островок, не столь уж и населенный, на маленькой заштатной планетке.
Относительно мозгового огня: помни, что генчи в основном руководствуются в жизни обонянием. Главным вспомогательным органом служит зрительный канал с многочисленными глазами. Поэтому мозговой огонь главным образом искажает для людей картину именно видимого мира. Слуховые галлюцинации весьма слабы в сравнении со зрительными, поэтому, если ты что-либо услышишь четко и ясно, ты можешь принять с чистой совестью, что это и есть реальность.
– Понимаю, – ответил Руиз.
– Наконец, найти машину будет совсем не так легко. Обрати самое пристальное внимание, пока я буду тебе рассказывать все, что мы знаем о топографии анклава.
Сомнир долго говорил, создавая в сознании Руиза своеобразную ментальную карту, время от времени останавливаясь, чтобы оценить, насколько хорошо Руиз все запомнил. Его голос становился слабее, а статические шумы и помехи все сильнее.
– Шлем все больше выходит из строя, – сказал Сомнир. – Тебе должно хватить того, что я уже успел тебе рассказать. – Последовала долгая пауза, такая длинная, что Руиз успел подумать, что со шлемом все кончено. – Помни про нас, – сказал наконец Сомнир.
– Всегда буду помнить, – сказал Руиз от всего сердца.
– Удачи! – голос Сомнира почти пропал. Тонкий и противный гетеродиновый визг раздался в шлеме – и потом все пропало.
Руиз снял с головы ставший бесполезным механизм.
Низа стояла поблизости, глаза ее расширились от беспокойства.
– Что такое, Руиз?
Он сел.
– Очень плохие вести, Низа.
– Руиз, – сказала Низа еще настойчивее, – что это?
Руиз поднял на нее взгляд. Что творилось за этими такими красивыми темными глазами, какие мысли проплывали там? Что за чувство оживляло ее взгляд: человечное сострадание или присущий человеку расчет?
Он не мог рисковать, полагаясь на то, что расчета в ней нет, и поэтому стал отвечать уклончиво.
– Положение стало очень трудным, – ответил он.
– А раньше оно каким было? – спросила она.
– Ты права, – ответил он. – Ну хорошо, нам надо собираться, это уж обязательно.
Он встал, и его помятые ребра вспыхнули болью. Он встал на колени возле Желтого листа и расстегнул оставшиеся застежки шлема. Когда он содрал с нее шлем, голова ее замоталась из стороны в сторону, словно у птицы со свернутой шеей. Лицо ее в смерти оставалось таким же бесстрастным, каким было и при жизни, глаза холодно и неподвижно смотрели, рот был слегка открыт.
Желудок его задергался в спазмах, когда ему представилось то, что он должен был делать дальше. Рядом, возле него, был кусок обвалившейся стены, хороший увесистый камень. Он поднял его и нанес удар по черепу гетмана. Кость разлетелась, и некогда красивая голова была страшно изуродована. Он услышал, как тошнит Низу, и почувствовал, что ему самому почти так же тошно.
Но он взял вибронож и вскрыл череп, разрезая кость вдоль разломов. Потом он прорезал мозг, пока не нашел синаптический отсоединитель, черный овоид, от которого тянулась тоненькая ниточка псевдонерва.