ОСВОД. Челюсти судьбы

Точинов Виктор Павлович

Вот и теперь казалось, что о происках Древних, пытающихся вернуться в наш мир, Лернейская вещает для проформы, оттого, что так принято. А сама имеет на уме другое: получить больше полномочий и финансов для подконтрольных ей структур.

Биг Босс слушал излияния своей заместительницы с каменным лицом, не перебивая и не комментируя (чем лишь подтверждал мои подозрения). Но потом, когда она сбилась на откровенные лозунги, к обсуждаемой проблеме вообще не относящиеся, все-таки прервал и попросил перейти к конкретике. К предлагаемому плану действий.

Лернейская перешла. Первым пунктом шло пресечение

утечки информации. Кое-что, по словам вице-директорши, сделано: с туристами-водниками проведена работа, и не только их видеозаписи в Интернет не попали и не попадут, но и устные рассказы нигде не прозвучат.

Другие же ролики, относительно безобидные – те, что демонстрируют лишь рассекающий Неву плавник, – с крупных ресурсов удалены. Но, увы, уже расползлись по бесчисленным сайтикам и бложикам, каждый из которых проконтролировать невозможно. Так что назревает нездоровая сенсация… Для ее купирования в течение ближайших суток будет запущено несколько фальшивых сюжетов, работа над ними уже идет, причем действие всех будет происходить именно в Петербурге… Крокодил в речке Оккервиль, гигантский осьминог в канализации, анаконда в фонтане Петродворца. Сделаны будут ролики так, чтобы их фейковость можно было определить без сложных экспертиз. В результате сенсация с акулой в Неве утонет в «белом шуме», а подобным новостям из Питера изначально перестанут верить.

Нет, что о г-же Лернейской ни думай, но она понимает толк в оперативном планировании (либо понимает тот, кто готовил озвученные ею предложения). Здраво и исчерпывающе, не придерешься. Немного расстроило, что с туристами уже работают ее сотрудники. Я и сам собирался заняться байдарочниками… Но у нас с этим просто: кто первым встал, того и тапки. В смысле, кто первым озвучил предложения перед начальством, тот их и исполняет.

Мое мнение о здравости и вменяемости выступавшей резко изменилось, едва она перешла ко второму разделу своего плана. Касался он контроля за чистотой рядов и выкорчевывания из них крамолы. Контроль предполагался тотальным. Над всеми и над каждым. Над банковскими счетами сотрудников, их внеслужебными контактами, разговорами в курилке, посещаемыми интернет-ресурсами и прочая, и прочая…

ЛБ глядел на Лернейскую недоумевающе. И не только он. На откидном столике перед боссом лежал блокнот на витой пружинке, с логотипом Института. И ручка, тоже с логотипом. Он раскрыл блокнот, быстро нацарапал: «Что думаешь?» – и кивнул на витийствующую вице-директоршу.

Мысленно на такие темы общаться здесь не стоило. Вокруг полно телепатов экстра-класса, которым никакая блокировка не помеха.

Я думал много нехорошего о личных и деловых качествах г-жи Лернейской, начиная с ее внешнего вида, оскорблявшего мое чувство прекрасного… Но, соблюдая субординацию, письменно отозвался лишь о предложенных мероприятиях: «Да она затевает натуральную Салемскую охоту на ведьм!!!»

«Никто ей не позволит, – написал ЛБ. – Просит все разом, чтоб получить хоть что-то».

Почерк у него был трудночитаемый. Да и у меня, честно признаюсь, тоже. Все-таки привычка излагать мысли посредством клавиатуры губительна для мелкой моторики пальцев.

Что произойдет дальше, я примерно представлял. Лернейская закончит, слово возьмет ББ, отметет в сторону наиболее одиозные предложения,

остальные поддержит, потом Капитоныч получит свою порцию начальственной накачки, в ответ пообещав не подвести, выполнить и перевыполнить… И лишь затем последует выступление ЛБ, а там и моя недолгая ария не за горами.

Ошибся я во всем. Даже речь Лернейской до конца не прозвучала, оказалась прервана самым неожиданным образом…

По залу прокатился негромкий звук. Вернее, он лишь ушами воспринимался негромким, а в инфразвуковой области, похоже, сила звука зашкаливала. Стало ясно, что сейчас произойдет нечто запредельно кошмарное и неотвратимое, с чем бороться бесполезно, и остается лишь одно: распластаться по полу в ожидании неизбежного и скорого конца…

Какая-то часть сознания понимала: этот звук известен науке, и называют его английским термином Bloop, он заставляет физиологию воздействовать на психику, механизм давно известен и…

И всем нам сейчас придет конец. Мучительный и страшный.

Я взглянул на институтских корифеев – не в поисках защиты и спасения, ясно же, что ни защититься, ни спастись невозможно, – но вяло любопытствуя, умерли они или еще живы…

Все были живы. И смотрели в одну сторону. Глянул туда и я.

Псевдоаквариум за стеклянной стеной теперь испускал в зал неяркий желтый свет – и не пустовал. Разглядеть удавалось лишь малую часть существа: неимоверных размеров глаз без зрачка и участок шкуры – безволосой, морщинистой, бугристой, коричневато-бурого оттенка.

Сила звука несколько умерилась, по крайней мере та часть его спектра, что воспринималась ушами… Предчувствие неизбежной смерти не исчезло, но уже не хотелось избежать мучений, шагнув ей навстречу.

Затем Bloop смолк, и очень вовремя. По крайней мере для меня – очень вовремя…

Взамен зазвучал голос. Минуя уши, прямо в голове. Это походило на обычную телепатию… примерно, как мамонт похож на хомяка – оба четвероногие и покрыты шерстью, но масштабы все же разнятся.

Это не была человеческая речь… Ни одна людская глотка не способна исторгнуть такие рычащие, скрежещущие и шипящие звуки, такие непроизносимые сочетания согласных… Говорить на таком языке трудно. На нем хорошо рычать или лаять.

Я не понимал ни слова. Но хорошо чувствовал эмоциональный фон: ярость, гнев и… возможно, я ошибался… но где-то глубоко под яростью и гневом ощущалась слабая-слабая нотка неуверенности и тревоги… Не исключено, что ощущал эту нотку лишь я – именно оттого, что совершенно не понимал смысла произносимого, сосредоточившись единственно на эмоциях говорившего.

Длилась речь минуты две… наверное… И завершилась чуть не разнесшим мне мозг рыком, в котором гласных звуков в нашем понимании не было вообще.

Кошмарный глаз исчез. Желтое свечение погасло. За стеклом теперь была беспроглядная чернота.

В зале повисла полнейшая, ничем не нарушаемая тишина. В черепе медленно гасло эхо нелюдских слов…

Потом звуки вернулись. Корифеи перешептывались – тихонько, словно опасались, что покинувший нас визитер услышит их и вернется… Мне тоже не хотелось ничего произносить вслух. Блокнот по-прежнему лежал перед нами с ЛБ, и я написал: «О чем он говорил?»