От царскосельских лип: Поэзия и проза

Ахматова Анна Андреевна

Н. Гумилев.

Покорно мне воображенье…

Покорно мне воображеньеВ изображеньи серых глаз.В моем тверском уединеньеЯ горько вспоминаю Вас.Прекрасных рук счастливый пленникНа левом берегу Невы,Мой знаменитый современник,Случилось, как хотели Вы,Вы,

приказавший мне: довольно,Поди, убей свою любовь!И вот я таю, я безвольна,Но все сильней скучает кровь. И если я умру, то кто жеМои стихи напишет Вам,Кто стать звенящими поможетЕще не сказанным словам?

Июль 1913

Слепнево

Вечерние часы перед столом…

Вечерние часы перед столом.Непоправимо белая страница.Мимоза пахнет Ниццей и теплом.В луче луны летит большая птица.И, туго косы на ночь заплетя,Как будто завтра нужны будут косы,В окно гляжу я, больше не грустя,На море, на песчаные откосы. Какую власть имеет человек,Который даже нежности не просит!Я не могу поднять усталых век,Когда мое он имя произносит.

Лето 1913

Слепнево

Мальчик сказал мне…

Мальчик сказал мне: «Как это больно!»И мальчика очень жаль…Еще так недавно он был довольнымИ только слыхал про печаль.А теперь он знает все не хужеМудрых и старых вас.Потускнели и, кажется, стали ужеЗрачки ослепительных глаз. Я знаю: он с болью своей не сладит,С горькой болью первой любви.Как беспомощно, жадно и жарко гладитХолодные руки мои.

Октябрь 1913

Здравствуй! Легкий шелест слышишь…

Здравствуй! Легкий шелест слышишьСправа от стола?Этих строчек не допишешь —Я к тебе пришла.Неужели ты обидишьТак, как в прошлый раз, —Говоришь, что рук не видишь,Рук моих и глаз.У тебя светло и просто.Не гони меня туда,Где под душным сводом мостаСтынет грязная вода.

Октябрь 1913

Царское Село

Знаю, знаю – снова лыжи…

Знаю, знаю – снова лыжиСухо заскрипят.В синем небе месяц рыжий,Луг так сладостно покат.Во дворце горят окошки,Тишиной удалены.Ни тропинки, ни дорожки,Только проруби темны.Ива, дерево русалок,Не мешай мне на пути!В

снежных ветках черных галок,Черных галок приюти.

Октябрь 1913

Царское Село

Простишь ли мне эти ноябрьские дни…

Простишь ли мне эти ноябрьские дни?В каналах приневских дрожат огни.Трагической осени скудны убранства.

Ноябрь 1913

Петербург

У меня есть улыбка одна…

У меня есть улыбка одна:Так, движенье чуть видное губ.Для тебя я ее берегу —Ведь она мне любовью дана.Все равно, что ты наглый и злой,Все равно, что ты любишь других.Предо мной золотой аналой,И со мной сероглазый жених.

Ноябрь 1913

Со дня Купальницы-Аграфены…

Со дня Купальницы-АграфеныМалиновый платок хранит.Молчит, а ликует, как Царь Давид.В морозной келье белы стены,И с ним никто не говорит.Приду и стану на порог,Скажу: «Отдай мне мой платок!»

16 ноября 1913

Царское Село

В. К. Шилейко, 1910-е гг.

Косноязычно славивший меняЕще топтался на краю эстрады.От дыма сизого и тусклого огня,Мы все уйти, конечно, были рады.Но в путаных словах вопрос зажжен,Зачем не стала я звездой любовной,И стыдной болью был преображенНад нами лик жестокий и бескровный.Люби меня, припоминай и плачь!Все плачущие не равны ль пред Богом?Мне снится, что меня ведет палачПо голубым дорогам.

16 ноября 1913

Поводом для написания стихотворения явилось, видимо, выступление Вольдемара Шилейко в «Бродячей Собаке». Говорил он, как всегда, очень умно, но затейливо и непонятно. Гумилев называл странную речь своего лучшего друга «высоким косноязычием» («Высокое косноязычье, тебе даруется, поэт»). Тем же высоким косноязычием отличалось и его поэтическое творчество. Вот как откликнулся Шилейко на первые посвященные ему стихи Анны Андреевны, взяв эпиграфом первую строку: «Косноязычно славивший меня…»:

Есть вера духа жадная, простая,И верность сердца, взявшего свое,Они вдвоем в другое бытиеУводят мир, пути переплетая.Но я не знал ни той свободной веры,Ни этой скудной мудрости сердец.Изгнанник неба, огненный гордец,Я – косный камень. Только камень серый…

Впрочем, были у Вольдемара Казимировича и другие стихи, которые трогали Ахматову:

Живу мучительно и трудно.И устаю, и пью вино;Но, посвящен судьбиной чудной,Люблю сурово и давно.