От часа тьмы до рассвета

Хольбайн Вольфганг

Поведение Элен было какое-то своевольное, вызывающее, показалось мне. Не то чтобы я испытывал сострадание к Карлу, напротив: то, что яростная ненависть, которая руководила мной еще на кухне, растаяла, вовсе не означало, что я симпатизировал обрюзгшему, длинноволосому хозяину гостиницы. Мне по-прежнему было приятно его страдание, хотя и не в такой извращенной, как раньше, форме. Но эта странная противоречивая манера, в которой Элен одновременно лечила Юдифь и нападала на Карла, была весьма примечательной. Какую цель она преследовала? То ли она хотела всего лишь отвлечь Юдифь от боли, как она и заявила, то ли она преследовала другую, темную цель?

Проклятие, я снова начал подозревать всех

и каждого. Было бы умнее, если бы мы все сплотились и сопротивлялись убийце, который где-то снаружи следит за всеми нами. А может быть, он даже находится в этой комнате…

Карл совершенно беспомощно защищался от нападок Элен. Элен даже не смотрела на хозяина гостиницы, она целиком и полностью сосредоточилась на том, чтобы проколоть изогнутой иглой кожу Юдифи. С каждым новым уколом на светлой коже Юдифи выступили крошечные красные капельки крови. Юдифь держалась на удивление отважно. Она то и дело тихонько постанывала, а на лице ее застыла гримаса типа ничего-особенно-лримечательного-не-происходит, что явно говорило о том, что гениальная отвлекающая стратегия Элен не слишком удалась. Я удивлялся той силе, которую проявляет Юдифь в тот момент, когда без всякого обезболивания, простейшими средствами Элен оперирует ее в этой жалкой интернатской комнате, в то время как в коридорах этого замка безумный серийный убийца только и ждет момента, чтобы нанести еще один удар. Что касается меня самого, то даже звук бормашины у кабинета зубного врача способен вызвать у меня обморочное состояние, не говоря уже об игле, которая прокалывает кожу. Но Юдифь терпеливо переносила один укол за другим, с искаженным от боли лицом, но без всякого протеста, хотя мне при одной только мысли, что она должна чувствовать, когда Элен протягивает голубую нитку сквозь ее плоть, становилось плохо до тошноты. Карл все больше приводил Элен в ярость, хотя именно в этот момент она даже не смотрела на него, а целиком сосредоточилась на своей работе и замолчала. Вместо того чтобы повернуться и кинуться вон из комнаты, он в приступе отчаянной злости сделал шаг по направлению к женщинам. Я вскочил, схватил кухонный нож и встал между ним и женщинами.

— Успокойся, Карл, — сказал я, безуспешно стараясь говорить спокойным тоном. Если даже моя жалкая риторика не приведет к отступлению, возможно, его остановит хотя бы огромный нож, зажатый в моей руке. Он далеко не был атлетом, но при его солидной комплекции мне без оружия было бы невозможно его сдержать, если бы он действительно бросился на Элен и Юдифь.

Лицо Карла стало пурпурно-красным, и, сопя от подавляемого с трудом гнева, он презрительно передразнил меня:

— «Успокойся, Карл, успокойся, Карл», — проговорил он. — И кто мне это говорит! Ты что думаешь, я забыл, как ты издевался надо мной, мистер надсмотрщик? Я отлично знаю, кто следующий в вашем черном списке!

— Не болтай ерунды, — ответил я на его неуклюжее обвинение, отворачиваясь от Юдифи, на которую я взглянул через плечо виноватым взглядом, когда Карл намекнул на пытки, которые я ему устраивал на кухне. Какой еще черный список? Это чистое безумие! Тот, на чьей совести эти убийства, безумец, который не станет вести дневники и записи, а просто тайком подберется к тому, кто даст ему такую возможность, не будучи никем замеченным. Единственное, чего я до сих пор никак не мог взять в толк, так это почему хозяин гостиницы все еще был жив.

— Не думаю, что убийца среди нас, в этой комнате, — твердо сказал я, но не могу сказать, что мои слова были для меня самого убедительными. — А вы что думаете?

Я рискнул бросить быстрый взгляд на Элен и Юдифь, стараясь не выпускать Карла из поля зрения. Элен вела себя так, как будто все это ее не касается, и совершенно спокойно со свойственным

ей профессионализмом наложила последний шов на рану Юдифи и отрезала голубую нить ножницами. Что касается Юдифи, то, казалось, стратегия Элен наконец привела к желаемому результату: она почти не спускала глаз с Карла, как будто ждала, что он вот-вот выйдет из себя и набросится на нее.

— Ну вот, готово, — Элен отложила ножницы, промокнула тампоном кровь с руки Юдифи и внимательно осмотрела результаты своего труда с удовлетворенной улыбкой. Я не мог присоединиться к ее гордости, так как с моей дилетантской точки зрения ее рана теперь выглядела куда опаснее и ужаснее, чем до этого. Края раны приподнялись, словно валик, кожа вокруг нее заметно натянулась, и мне вовсе не казалось, что имело смысл зашивать рану ради того, чтобы не появился уродливый рубец. Рана теперь выглядела так, что не верилось в желаемый успех.

Наконец Юдифь тоже отважилась бросить пугливый взгляд на рану, и, похоже, это не доставило ей удовольствия. Должно быть, она подумала то же, что и я.

— Завтра утром я снова осмотрю рану. А через неделю можно будет снять швы. — Элен сняла тонкие резиновые перчатки и несколько демонстративным жестом смахнула какую-то грязь со своей все еще влажной блузки. — Теперь я приму душ. Я выгляжу так, как будто я принимала грязевую ванну, — решительно сказала она, укоризненно покачав головой, и со вздохом поднялась с края постели.

Я внутренне застонал. Только во мне начала просыпаться какая-то симпатия по отношению к Элен, как последние ее слова все разрушили, и эта симпатия снова спряталась в глубинах моего подсознания. Пока она зашивала рану Юдифи и мило разговаривала с ней (во всяком случае, настолько мило, насколько позволяли их отношения), она казалась настолько взрослой и разумной, что не смогла бы добиться такого результата, даже если бы нарочно старалась. Я втайне удивлялся ее мастерству, восхищался ее спокойствием и находчивостью в такой трудной ситуации, и вот вдруг уже в следующую секунду она ведет себя как жеманная барышня, как будто мы находимся не в богом забытой, проклятой крепости, а в пятизвездочном отеле, где непременно следует сразу же переодеться, если ты хоть чуть-чуть вспотел во время игры в гольф. В это время Карл сверлил нас по очереди взглядом, смысл которого я не очень-то понимал. Его мясистые, слегка потрескавшиеся за последнее время губы растянулись в некое подобие улыбки.

— Лучше я уж помолчу о черном списке, — почти шепотом проговорил он. — Здесь мне нечего добавить.

— Потому что это совершенное безумие, — в раздражении простонал я.

— Ну да, конечно! — хозяин гостиницы издал какой-то натянутый, язвительный смешок и начал дико жестикулировать руками, которые мне вдруг снова захотелось связать скотчем. Я подумал про себя, что при первой же возможности не худо было бы снова забрать скотч с кухни.

— Ах да, я же забыл, что вы все тут очень умные, — насмешливо продолжал Карл. — Поэтому вам запросто так вот пойти в одиночку в душ, когда там где-то по коридорам блуждает убийца и…

— Намекаешь на то, чтобы я взяла тебя с собой, сладенький? — презрительно глянув на него, перебила его Элен. — Чтобы мы устроили там такую же веселую возню, как и наши товарищи?

Она схватила кинжал Наполы, и я почувствовал, как мои щеки во второй раз покраснели, да так, что приобрели почти фиолетовый цвет.

— Этому убийце не поздоровится, если он попадется мне, — сказала докторша настолько уверенным тоном, что это прозвучало почти хвастливо, что снизило мою симпатию к ней еще на несколько пунктов. — Стефан совершенно не ожидал, что ему грозит опасность, и у Эда не было никакой возможности защищаться. Я же, напротив, только и жду, что эта свинья как-то проявится.