От Екатерины I до Екатерины II
Шрифт:
Сиятельные графы Скавронские, Гендриковы и Ефимовские
А теперь настал черед рассказать и о жене Сапеги – Софье Карловне, в девичестве графине Скавронской, и о ее родственниках – братьях, сестрах, племянниках и племянницах Екатерины.
Первой из двадцати родственников российской императрицы предстала перед ней ее родная сестра Христина. Это случилось в мае 1721 года, когда Петр и Екатерина были в Риге.
Там к Екатерине пришла крепостная крестьянка из имения помещика фон Вольфеншильда-Левенвольда по имени Христина, а прозвище ей было «Сковорощанка». Она назвалась родной сестрой русской царицы, и Екатерина, увидев ее, тут же признала крестьянку своей сестрой, а при расставании дала ей двадцать золотых червонцев. С 1722 года по приказу Петра
губернатор, начал долгие, весьма осторожные поиски родственников Екатерины. Розыск тянулся с конца 1722 по январь 1726 года и был завершен уже после смерти Петра.
За это время были найдены родные братья императрицы – Карл и Фридрих Скавронские с их семьями, а также две родные сестры – Христина и Анна с детьми и мужьями. Однако никто из них, кроме Фридриха, не соглашался ехать в Петербург. Тогда всех их под конвоем перевезли в окрестности столицы и поселили на мызе Стрельня, в недавно построенном дворце, стоявшем в прекрасном парке на берегу Финского залива. Карл Скавронский с женой, двумя дочерьми и тремя сыновьями переехал из Стрельни в Петербург в конце 1726 года. Екатерина подарила ему роскошный дом с окнами на Неву, богато меблированный, прекрасно отделанный. И вот именно его старшая дочь Софья, ставшая фрейлиной Екатерины I, вскоре после смерти императрицы вышла замуж за Петра Сапегу.
Средняя дочь Анна была замужем за графом Михаилом Илларионовичем Воронцовым, дослужившимся до высшего гражданского чина – канцлера – и возглавившего Коллегию иностранных дел. Из трех сыновей Карла Скавронского что-то заметное представлял из себя только один – Мартын. В царствование Екатерины II он был обер-гофмейстером и генерал-аншефом. Что же касается их родителей – Карла Самуиловича и его жены Марии Ивановны, – то отзывы о них единодушны и однообразны: даже на фоне
распущенного и вечно пьяного окружения Екатерины I они прослыли горькими пьяницами, а Мария Ивановна, как деликатно заметил Гельбиг, еще и «необузданными излишествами относительно мужчин». Карл и все его семейство 5 января 1727 года получили титулы графов, а глава семейства еще и придворный чин камергера, соответствовавший по «Табели о рангах» армейскому полковнику. Второй брат императрицы – Фридрих Скавронский, – сразу же переделавший свое немецкое имя на русское имя Федор, был возведен в «графское Российской Империи достоинство» в тот же день, что и его старший брат Карл.
Сам Федор был бездетен, но у его жены были две дочери от первого брака. Однако и жена Федора Скавронского, и его падчерицы наотрез отказались ехать в Петербург и остались жить в своей деревне.
Федор, получив графский титул, стал и владельцем вотчины около Москвы, а потом женился на Екатерине Родионовне Сабуровой, происходившей из древнего и знатного рода, откуда вышли и две московские царицы: жена Василия III – Соломония, а также и жена сына Ивана Грозного – Евдокия. Новоявленный граф ненадолго задержался в Петербурге, вскоре уехав в одну из своих подмосковных деревень.
Графских титулов были удостоены и члены семейств двух сестер Екатерины – Христины и Анны. Христина, вышедшая замуж за крестьянина Симона Генриха, не имевшего фамилии, приехав в Петербург стала именоваться графиней Гендриковой. Нетрудно догадаться, что фамилия ее была произведена от имени ее мужа. Симон не знал грамоты и потому не мог быть определен в какую-либо службу. Он, как и графы Скавронские, получил большие поместья и чин камергера.
У Симона и Христины были две дочери и два сына. Все они породнились со знатнейшими русскими фамилиями, однако только один из сыновей – Иван – сделал блестящую карьеру, став генерал-аншефом и командиром корпуса кавалергардов. Брат же его, Андрей, как и его отец, был удостоен придворного чина камергера, не служив ни одного дня.
Другая сестра Екатерины – Анна – была замужем за польским крестьянином, не имевшим фамилии, как и все крепостные, а прозывавшимся только по имени – Иоахимом. В русской транскрипции это имя произносилось «Ефим», и потому в России фамилия сестры Екатерины и ее мужа была Ефимовские. В отличие от своих сородичей графский титул Ефимовским был дан в царствование Елизаветы Петровны, 25 апреля 1742 года, а когда они появились в России, то Ефим-Иоахим, подобно Скавронскому и Гендрикову, получил все тот же придворный чин камергера, роскошный дом и богатые поместья. Четверо сыновей Анны и Михаила Ефимовских ничем особым не отличились, хотя и сделали придворную карьеру только благодаря своему происхождению.
Нравы во всех четырех семействах новоявленных графов были самыми низменными, а отношения между братьями и сестрами необычайно скандальными. Часто, живя в одних и тех же деревнях, которые были пожалованы им всем в общее владение по частям, все они дрались друг с другом, завоевав дурную славу стяжателей и ябедников.
Их второе и третье поколения были уже другими людьми, но словно какой-то рок преследовал и Скавронских, и Ефимовских, и Гендриковых. В Россию приехали двадцать братьев, сестер, племянников и племянниц Екатерины, а к 1800 году все три фамилии пресеклись, не оставив ни одного продолжателя.
Предсмертная конвульсия императрицы
Между тем как Екатерина совершенно устранилась от государственных дел, сила и влияние Меншикова продолжали расти. Он становился уже не полудержавным властелином, как при Петре I, а, пожалуй, почти самодержцем. Это заставило «верховников» опасаться того, что Светлейший скоро превратит их не более чем в марионеток.
Врагами Меншикова оказались Толстой и Голицын, а вне среды «верховников» – все еще очень влиятельный Девьер, бывший, как уже упоминалось ранее, Санкт-Петербургским полицмейстером.
В апреле 1727 года Екатерина тяжело заболела, и Меншиков нашел повод показать своим противникам, что шутки с ним плохи.
Девьер по приказу Меншикова был арестован и обвинен в том, что он во время болезни императрицы «не только не был в печали, но и веселился, и плачущую Софью Карлусовну (Скавронскую) вертел вместо танцев и говорил ей: „Не надо плакать“. В другой палате сам сел на кровать… говорил Ее Высочеству цесаревне Анне Петровне: „О чем печалишься? Выпей рюмку вина“. И говоря то, смеялся, и пред Ее Высочеством по рабской своей должности не вставал и респекта не отдавал… А были при том многие персоны, которые, когда спрошены будут, объявят о всех непотребных словах и злых поступках, и в какой силе вышеупомянутые злые слова говорил, и где, и с кем, и когда был в совете, и какое злое намерение имел, о всем может объявить при допросе и при розыске». Девьер при допросах и во время пыток не переставал утверждать, что он не умышлял никакого зла интересу ее Императорского Величества и никаких сообщников не имеет, но говорил с Бутурлиным, Толстым, Нарышкиным, Долгоруковым и Скорняковым-Писаревым о свадьбе великого князя (внука Петра – Петра Алексеевича. – В. Б.) на княжне Меншиковой. Потребованные к ответу Писарев и Толстой показали еще и на Ушакова. Из речей их открылось, что все они более или менее опасались силы Меншикова и советовались между собою, как бы воспрепятствовать сватовству великого князя на его дочери. Ожидаемый переход трона к Петру Алексеевичу грозит и тем, говорили Девьер и его сообщники, что он «без сомнения возвратит из заточения бабку свою, царицу Евдокию, а она нраву особливого, жестокосердна, захочет выместить злобу».
6 мая 1727 года, в последний день своей жизни, Екатерина подписала указ о наказании Девьера и его сообщников. Приговор суда определял смертную казнь Девьеру и Толстому, а остальным – битье кнутом и ссылку в Сибирь. Екатерина заменила смертную казнь на кнут и ссылку, Скорнякову-Писареву предписала кнут, лишение имений, чинов и ссылку в Тобольск, а остальных – Бутурлина, Нарышкина, Долгорукова и Ушакова – понизила в должностях и удалила от двора.
Через несколько часов после подписания приговора Екатерина I умерла. Главный врач Блюментрост, представляя Верховному тайному совету медицинское заключение о причине ее смерти, написал, что с нею «феба приключилась и повреждение в легком быть надлежало, и мнение дало, что в легком имеет быть фомика, которая за четыре дня до смерти Ее Величества явно оказалась… и от той фомики 6 мая с великим покоем преставилась».