От Калуги до Берлина
Шрифт:
Когда я вернулся, в ПСД находился младший лейтенант Егоров.
– Товарищ младший лейтенант, разрешите доложить!
– Докладывайте!
– Боевое задание выполнено, товарищ младший лейтенант. Доставленный со штаба полка пакет вручён начальнику штаба. Разрешите идти на обед!
– Молодец Рахимов! Объявляю благодарность!
– Служу Советскому Союзу!
– Иди, Рахимов. Подкрепись и отдохни, – сказал младший лейтенант. Затем повернулся к старшине. – Товарищ старшина! Сегодня освободи Рахимова от наряда. Вместо него пусть идёт Максимов.
– Слушаюсь, товарищ младший лейтенант!
В землянке все громко обсуждали сегодняшние события во время ужина. Как всегда, старшина вычистил
Тут в дверях показался Иван Галушкин. В ПСД он недавно, примерно с месяц. Мне как-то не доводилось познакомиться с ним поближе. В первые дни его пребывания я находился у командира дивизии. Поговаривали, что ему летом дадут мотоцикл. Прошло совсем немного времени, как мы стали друзьями. Когда я задерживался, он для меня всегда брал ужин. Он готов был помочь во всём. Таким отношением я очень дорожил. Вот и на этот раз, понимая мою усталость, он подошёл ко мне. Я с радостью вручил ему свой котелок, попросил, чтобы он в один положил на двоих кашу, а в другой чай.
– Сегодня праздник, надо бы отметить. У меня есть чай и сахар.
– Очень хорошо. Вместе и попьём. Моя матушка тоже любит чай, – ответил Иван, вставая с места.
Дружинин, Вислогузов и Иван втроём ушли на кухню, а Василий Иванович принялся топить печку. Он был сегодня дежурным.
– Вот, мы всё принесли! В честь праздника придётся и песню затянуть, – сказал Вислогузов и поставил котелки на край плиты.
– Неужели? Не зря сегодня у меня чесались губы! – обрадовался Утишев и бесшумно спрыгнул с нар, криво расставив ноги, протирая руки стал крутиться возле стола. Он достал с полки кружки и поставил их на стол. В его выражении лица было безграничное веселье. – Эх, в честь праздника скатерть бы ещё постелить, ладно уж, после войны будем стелить, – бурчал он сам себе под нос. После этого он сел на скамейку, которую мы смастерили из колышков, и с обстоятельной деловитостью спросил: – Так, сколько нас?
Он только начал считать количество кружек и людей, как в землянку вошли Павлов и Максимов.
– Все собрались, товарищ старшина, – доложил он, окинув его взглядом.
Старшина подошёл к столу и стал разливать из фляги в кружки «наркомовскую норму». Ещё раз проверив, всем ли одинаково налито, позвал всех к столу.
– Давайте, парни, выбирайте, какая кружка кому нравится! – сказал старшина, когда мы все встали вокруг стола. – Товарищи, поздравляю всех с 25-летием Красной Армии! За победу!
– Чтобы с победой вернуться домой!
– За победу!
Когда все пожелания были высказаны, в землянке стало тихо. Кто-то хлебом, кто-то кашей начал закусывать и за едой о чём-то говорить.
Неожиданно для всех старшина достал фляжку, которая висела у него на ремне, и сказал:
– Не спешите доедать кашу, оставьте на закуску.
У наездников в эти минуты засветились глаза.
– Вот, молодец! – сказал Вислогузов, пожелал Дружинину всяческих благ и крепкого здоровья.
– Поднимите кружки, товарищи! Выпьем за наши большие победы в юбилейном году, за те, которые ждут в будущем. Давайте! – продолжил старшина, сдерживая волнение.
– Давайте и за прошедшие победы и будущие великие победы, – сказал я, поворачиваясь к Ивану.
После того как мы лихо опрокинули последний глоток из кружки, каждый принялся опустошать свой котелок. Не было ничего вкуснее этой пшеничной каши с тушёнкой! Было лишь слышно, как звенят ложки по дну котелков.
Всё-таки спиртное делало своё дело: по всему телу пробежало тепло. Землянка наша тоже оживилась. Бойцы стали рассказывать друг другу разные истории, начались воспоминания. У всех развязались языки.
В этот вечер даже Утишев поделился
Прозвучал приказ первым встать на пост Максимову. Когда он ушёл, мы продолжили слушать воспоминания Василия Иваныча.
Помнишь? В прошлом году…
– Помните, как в прошлом году отмечали день Красной Армии? – продолжал рассказывать Утишев, раздавая всем бумагу для заворачивания махорки, – каждому по сухарику и по одному черпаку бульона. Мы это тогда называли супом. А какой был этот бульон! Такой прозрачный, что Калугу можно увидеть. На весь котелок даже ложки пшена не наловишь. А про сто граммов «наркомовских» и говорить нечего.
– Были такие дни. Но мы не падали духом, верили! – добавил Дружинин.
– Да! Мы даже в такие времена не теряли надежду. Тогда мы только что прибыли на станцию Фаянсовая. Продукты возили из Москвы, находящейся за сто восемьдесят километров. Продуктами обеспечивали батальон всего шестью повозками. Этот путь они проходили за целую неделю. Много ли они могли привезти? Продукции должно было хватать на два дня, а мы растягивали на неделю. По-другому нельзя было. При отступлении немцы сжигали, разрушали всё. Железные дороги были выведены из строя. И зима была тогда снежная. Дороги заметены, машины не могли проехать. К концу марта, когда дороги размыло, наши дела ещё больше ухудшились.
В один из таких дней меня с Павлом Ильичом отправили в штаб армии. Не думайте, что мы поехали верхом на лошадях. Тогда наши лошади находились в стойлах. Им тоже пришлось не сладко. Они настолько были обессилены, что если ложились, то не могли встать. Бедных животных приходилось поднимать самим. К тому же их было всего три. А когда совсем не стало корма, пришлось одну лошадь заколоть. В дорогу собрались с вечера. Решили выйти пораньше, по холодку, пока снег не начнёт таять и не появится вода на дороге. Хотя утро было морозное, но под ногами проваливался снежный наст. Мы видели, как речки на низинах заполнены водой. В некоторых местах казалось, что можно пройти, но иногда мы проваливались по пояс в ледяную воду. В первый день, погружаясь в ледяную кашу, смогли пройти двадцать километров. Наконец мы дошли до какой-то деревни и решили там переночевать. Сил не было дальше идти, промокли до костей. Остановились у одинокой женщины. Дома у неё было холодно, печка не затоплена. Мы были настолько усталые, что не смогли бы даже выдернуть нитку с иголки. Но как тут одинокой женщине не поможешь. Поставили свои вещмешки, сняли шинели и пошли пилить дрова. Пила не наточенная, ржавая. Делать нечего! Нарубили ей дров, недели на две хватит. Хозяйка поблагодарила нас, натолкала в печь дрова и разожгла огонь. Мы с Павлом сели напротив огня и стали сушить насквозь промокшую одежду. Мучил голод, а у нас кроме нескольких сухариков и пятидесяти граммов сухой колбасы ничего нет. И эта норма рассчитана на завтрашний день. На обратную дорогу продукты мы должны были взять в штабе армии. Хозяйка дома понимала наше состояние. В угли она положила несколько картофелин.
– Вы уж меня простите! Угостить вас нечем, – сказала женщина, протирая слёзы. – Сами видите, проклятый немец всё отобрал, что не мог унести, сжёг.
Она положила перед нами по две картошки, от которых поднимались тонкие струйки пара. Мы были бесконечно рады этому. Разрезали кусок колбасы, сухариков на всех поровну поделили, не забыли и про хозяйку. Её счастью не было конца. Рано утром мы снова тронулись в путь. По дороге нам встретился старик. По всему было видно, что он хорошо знает эти места. Его и стали расспрашивать, как нам двигаться дальше.