От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-Нор
Шрифт:
Подспорьем к рыбной пище служат корни кендыря; их поджаривают на огне и едят вместо хлеба, которым пользуются лишь немногие зажиточные.
Земледелие по нижнему Тариму весьма незначительно и появилось здесь, как нам сообщали, не более десяти лет назад. Почву для посева орошают арыками. Из хлебов сеют пшеницу и в меньшем количестве ячмень. Урожай бывает не особенно хорош, так как почва везде слишком солонцевата.
Гораздо более, нежели земледелие, на Тариме развито скотоводство, главным образом, разведение баранов. Эти последние дают здесь отличное руно, но мелки ростом и с маленьким курдюком. Кроме баранов, таримцы держат рогатый скот, отличной, крупной породы, в небольшом числе лошадей и ещё реже ослов; собаки очень редки на Тариме. Верблюдов нет вовсе, так как местность для них непригодна. Для скота здесь везде один и тот же корм — тростник; кроме того, бараны охотно едят стручки колючки.
Религиозный фанатизм здесь невелик. Семейный быт, по всему вероятию, тот же, что и у других туркестанцев. Жена — хозяйка в доме, но раба мужа. Последний может, когда захочет, прогнать свою жену и взять другую или держать несколько жён вместе. Жениться можно на самое короткое время, даже на несколько дней.
Из
Теперь, после долгого отступления, будем продолжать о самом путешествии.
Переправившись, как упомянуто выше, вплавь через реки Конче и Инчике, мы вышли на Тарим в том месте, где в него впадает Уген-дарья. Отсюда, сделав ещё переход, добрались до деревни Ахтармы [57] , самого большого из всех таримских и лобнорских селений. Здесь имеет местопребывание управитель Тарима — некий Азлям-ахун. Несмотря на свой громкий титул, который, как нам переводил Заман-бек, означает «наиучёнейший человек», этот ахун совершенно безграмотен.
57
Невдалеке отсюда, на противоположной стороне Тарима, лежит озеро Каракуль, по имени которого таримцы получили своё название каракульцев.
В Ахтарме мы простояли восемь дней, так как лесная местность изобиловала птицами, а по тростникам водилось много тигров. Несмотря на ревностное преследование последних, ни мне, ни моим казакам не удалось увидеть желанного зверя. Впрочем, двух тигров мы отравили ночью на приманке, но, несмотря на то, что звери съели большие приёмы синеродистого калия, они всё-таки имели еще силы уйти в густейшие тростники, где наши поиски оказались напрасными. Впоследствии мы приобрели три хорошие тигровые шкуры от местных жителей, которые добывают этого зверя также посредством отравы.
В Ахтарме было сделано астрономическое наблюдение долготы и широты, а барометром измерена абсолютная высота. Последняя достигает 2 500 футов [58] . Озеро Лоб-нор поднимается над уровнем моря на 2 200 футов (30), так что нижний Тарим имеет сравнительно небольшой наклон. Тем не менее течение в описываемой реке весьма быстрое; оно достигает, при среднем уровне воды, около 180 футов в минуту [59] . Из Ахтармы путь наш лежал вниз по Тариму. Шли, то удаляясь, то приближаясь к названной реке, которая в своём нижнем течении не имеет долины в том смысле, как мы привыкли понимать это слово. Ни форма поверхности, ни качество почвы не изменяются даже возле самой реки. Так же глинистая равнина, тот же сыпучий песок, как в соседней пустыне, так и за сотню шагов от воды. Только узкая кайма деревьев, местами густые тростники да болота и озёра обозначают неширокую площадь орошённого пространства [60] . Итти с верблюдами весьма трудно, так как приходится пробираться то по лесу, или густым колючим кустарником, то иногда по возвышенному тростнику, корни которого, словно железная щётка, изранивают до крови верблюжьи пятки.
58
Город Корла имеет 2 600 футов абсолютной высоты.
59
Беру среднюю цифру. Мерили дважды: в начале декабря, ниже устья Кюк-ала-дарья и в начале марта близ озера Лоб-нор. В первом случае скорость течения получилась 192 фута в минуту, во втором — 170 футов в тот же период времени.
60
Впрочем от устья Урген-дарьи до деревни Ахтармы таримская долина резко обозначена; она имеет здесь 5–6 вёрст ширины и почти сплошь болотиста.
Отойдя всего 7 верст от места ночлега, мы пришли к рукаву Тарима, очень глубокому и сажен 25 шириной. Через этот рукав необходимо переправляться, что совершенно невозможно теперь, когда по утрам бывают двадцатиградусные морозы. Дождаться же пока река замерзнет, очень долго, так как днём всегда бывает тепло. До сих пор нас уверяли, что после Инчике-дарьи переправы вплавь уже не будет более, а Тарим перейдём по льду. Настоящую переправу скрывали, не желая, чтобы мы оставались где-либо долгое время. Опять, в самых резких выражениях, я выговаривал Заман-беку, что этот случай и десятки ему подобных… Несомненно, что виною всему сам Якуб-бек и Токсобай. По их, конечно, приказанию, нас ведут самой скверной дорогой и постоянно во всём обманывают [61] . Притом же с Заман-беком едет целая орда; у жителей продовольствие (бараны, мука и пр.) и вьючный скот берутся даром. Всё зло, следовательно, в том, что с нами едет Заман-бек. Дорогой вся эта ватага отправляется вперёд, травит ястребами зайцев, поёт песни. На ночёвках вместе с посетителями собирается всегда человек 20; пять раз в день во всё горло орут молитвы. Понятно, что при таких условиях невозможно увидать, не только что убить какого-либо зверя. Если бы не громадная важность исследования Лоб-нора в географическом отношении, я бы вернулся назад. За дикими верблюдами можно было бы сходить и из Цайдама. Не раз уже чуть-чуть не срывалось у меня [желание] обругать всю эту сволочь, этих мерзавцев, но я сдерживался во имя исследования Лоб-нора. Притом большая
61
Дороги по Тариму лучшей нет: в этом мы убедились впоследствии на обратном пути [приписка на полях дневника].
Переправившись на плоту через Кюк-ала-дарью, рукав Тарима, мы, как и прежде, шли небольшими переходами, останавливаясь большей частью возле деревень.
Заман-бек и его свита первое время ехали неотлучно при нас, но впоследствии, убедившись, что мы ничего особенного не делаем, обыкновенно уезжали вперёд на место ночлега.
Местное население, по пути нашего следования, несомненно, заранее получило приказание обманывать нас во всём, чего только мы не можем увидеть собственными глазами. Притом же и сами таримцы, не видавшие русских и, вероятно, наслышавшись про нас различных небылиц, первоначально бегали от нас, как от чумы. Да, наконец, видя, что «дорогих гостей», словно шпионов, ведут окольной дорогой и под конвоем, местное население, конечно, могло заподозрить в нас недобрых людей, тем более, что цель нашего путешествия была совершенно непонятна для туземцев. Как некогда в Монголии и Гань-су, так и теперь на Тариме, обитатели этих стран решительно не верили тому, что можно переносить трудности пути, тратить деньги, терять верблюдов и так далее только из желания посмотреть новую страну, собрать в ней растения, шкуры зверей, птиц и пр., — словом, предметы никуда не годные и решительно ничего не стоящие. Под влиянием подобного настроения усердие таримцев относительно обманывания нас часто преступало границы и доходило до ребячески глупого.
Единственный человек, через которого мы могли узнавать кое-что более подходящее к истине, это был Заман-бек. Но он плохо знал местный язык; притом же и самого Замана часто обманывали, подозревая его в излишнем расположении к русским.
Для продовольствия во время пути нам доставляли баранов, которые отбирались даром у местных жителей. С нас также не брали денег за этих баранов [62] , несмотря на мои настояния. Впоследствии, чтобы отплатить за полученных баранов, я подарил беднейшим жителям Лоб-нора сто рублей. На Тариме же было запрещено окончательно брать деньги, и местный ахун объявил нам, что у него нет бедных.
62
Баран на Тариме и Лоб-норе стоит 5–7 теньге, т. е. 65–90 копеек на наши деньги.
Общий очерк ноября. Ноябрь, проведённый нами в пустынях Тарима, на одной и той же абсолютной высоте, характеризовался одинаковой ясной и тёплой погодой. Правда, ночные морозы, сильно увеличившиеся вдруг в первых числах месяца, доходили на восходе солнца до —21°,4, но днём всегда было тепло в ясную тихую погоду. При наблюдении в 1 час пополудни ни разу не было ниже +0°,8; иногда же термометр показывал в это время даже в половине месяца +5°,1, а на солнце поднимался в конце месяца до +6°,3. Случалось, что на солнечном пригреве иногда пролетала муха, а 7-го числа мы ещё видели стрекозу. Погода постоянно была превосходная, ясная. С восходом солнца температура повышалась быстро, но так же быстро падала вечером. Температура почвы, даже в конце месяца, доходила до +2° на глубине 2 футов, на 1 фут было — 0°,2; сверху земля промерзала только на 2–3 дюйма, притом днём опять немного оттаивала. То же было и с водою. Болота и озёра замерзли окончательно только к концу ноября. Река Тарим и даже его рукава были в это время еще совершенно свободны от льда; хотя по утрам шла небольшая шуга, но днём она растаивала. Ветров было крайне мало, и то лишь слабые, обыкновенно же погода стояла тихая. Сухость воздуха была чрезвычайно велика. Дождя или снега не падало ни разу. По ночам, в долине Тарима, по болотам, тростник и кустарники постоянно покрывались инеем, который сходил лишь часам к десяти утра. Хотя ветров сильных вовсе не было, но воздух был постоянно наполнен пылью, как туманом. Далёкие горы на севере, даже в более прозрачные дни, только неясно синели. Эта же пыль мешала астрономическим наблюдениям.
Барометрические наблюдения не совсем удобно было производить в юрте. Барометр, принесённый со двора, имел всегда более низкую температуру, нежели воздух в юрте. Ртуть в маленьком термометре скорее нагревалась, нежели в барометрической трубке; ради этого приходилось ждать некоторое время, между тем инструмент сильно пылился.
Пройдя 190 вёрст вниз по Тариму [63] , мы достигли того места, где Кюк-ала-дарья снова соединяется с главной рекой. Здесь мы вторично переправились (на плоту) через Тарим, который, на месте переправы, называемой Айрылган, имеет лишь 15 сажен ширины, при глубине 21 фут [64] .
63
Считая от устья Уген-дарьи.
64
На переправе Айрылган я с одним из казаков вывалился в Тарим из лодки. По счастью, мы успели выплыть на берег и отделались лишь купаньем в холодной воде (9 декабря).