От Лубянки до Кремля
Шрифт:
В то время электронная промышленность страны только-только начинала разрабатывать и производить интегральные полупроводниковые схемы. Так как я изначально задумал использовать для своей разработки только самые современные комплектующие, то уговорил своего уважающего все новое начальника отдела В.И. Смыслова послать меня в командировку в подмосковный Зеленоград, являвшийся тогда центром наиболее продвинутых разработок в области полупроводников. Я предполагал ознакомиться с наиболее перспективными образцами электроники. Но все оказалось не так просто.
Мое КБ относилось к Министерству общего
Но, слава Богу, все закончилось удачно, и я приехал домой, имея в кармане, вопреки всем режимным правилам, горсть секретных тогда интегральных схем. Главное в моем «шпионском деле» было добраться до рядовых работников. Инженер всегда поймет инженера.
По приезде в КБ я в самой эмоциональной и красочной форме рассказал о своих «шпионских» похождениях, не зная, что один из присутствовавших при моем докладе товарищей — Владимир Николаевич Хаустов раньше работал в КГБ, откуда уволился по здоровью.
Теперь я понимаю, что мне повезло попасть на умного человека. Бывших чекистов не бывает. К моему счастью, он доложил своему руководству не о «проявлении инженером Величко неоправданного интереса к государственным секретам», т. е. признаках шпионажа, а о моих способностях проникать к этим самым секретам. И меня, как мне стало известно позднее, не стали разрабатывать по подозрению в измене Родине в форме шпионажа, а стали изучать для возможного использования по линии «С» (нелегальная разведка) ПГУ КГБ.
Через пару дней раздался телефонный «звоночек очень длинный» и строгий голос пригласил меня «подойти в отдел кадров в самый угловой кабинет, дверь которого оббита дерматином».
Там я впервые познакомился с настоящим оперативным работником советских органов государственной безопасности. Строгий и внимательный, не разу не улыбнувшись, он, Борис Григорьевич М., еще раз прослушал мой веселый рассказ о «шпионских похождениях» в Зеленограде. Осуждающе, как мне показалось, покивал головой и задал вопрос: «Ну а у нас в КБХА, как вы считаете обстоят дела с режимом и сохранением государственных секретов?» Я попытался что-то ответить, но понял, что тема для меня совершенно новая, и чтобы мой ответ не был уж совсем дурацким, я попросил дать мне пару дней на размышления.
Отнесся к этому делу очень серьезно. Как помню, нашел в своей библиотеке книгу Жака Бержье «Промышленный шпионаж», внимательно ее проштудировал. Покопался в университетской библиотеке. Почитал мемуары наших и зарубежных разведчиков, хотя тогда их было совсем немного. Моих знаний, личных наблюдений и раздумий хватило на 24 страницы машинописного текста. Кстати, этот, как я его называю, реферат практически без исправлений использовал позднее как курсовую работу на Высших курсах КГБ, и он прошел на «ура».
Теперь мне ясно, что в УКГБ с первых минут меня рассматривали не как кандидата на вербовку как рядового агента или в качестве доверенного лица, а как кандидата на службу в органы безопасности.
Потом надо было выполнить несколько оперативных заданий.
Например, выяснить военный послужной список одного из ветеранов войны, не возбудив у него подозрений. Нужны были номера воинских частей, где он служил в годы войны.
Я под видом проводимого якобы горкомом комсомола социологического опроса о потребностях жильцов дома, в котором он проживал, соблазнив для конспирации поучаствовать в этом деле пять-шесть моих товарищей (они пошли в другие квартиры), появился перед строгими очами, как оказалось, неразговорчивого объекта моего изучения.
Предполагая это (мой отец, например, никогда не рассказывал о войне), нашел способ разговорить его. Тогда только появились мемуары Г.К. Жукова, за которыми гонялись все фронтовики. Выпросил книгу у отца. Пытаясь якобы найти опросную анкету, «случайно» выложил в прихожей из портфеля на журнальный столик кучу бумаг и книгу в том числе. Надо было видеть глаза ветерана. Немного для вида поупиравшись, мол, отец убьет, если узнает об этом, дал ветерану книгу на пару дней и договорился о будущей встрече. Вторая встреча проходила уже за рюмкой чая за прекрасным столом. Оставалось только не забыть его красочных рассказов и запомнить номера воинских частей. Оценка была — «отлично».
Однако по независящим от меня, как я узнал позднее, обстоятельствам, кадрам Воронежского УКГБ нужно было срочно закрыть разнарядку от минских Высших курсов, а кандидат на учебу попал в вытрезвитель после празднования своего «перехода на работу в органы КГБ». Вопрос о кандидате на работу в Управлении «С» ПГУ КГБ не был таким спешным, а разнарядку на Курсы надо было выполнять раньше, и вместо разведки я оказался в контрразведке. О чем, честно говоря, не жалею.
Заместитель по кадрам Председателя КГБ СССР генерал-полковник В.П. Пирожков, с которым после 1991 года мы сотрудничали по ветеранским делам, позднее рассказывал, что мои бумаги о переводе из резерва ПГУ пришлось подписывать лично ему.
Такое серьезное жизненное решение, как переход на службу в Комитет госбезопасности, я, конечно, не мог принять, не посоветовавшись с отцом.
«Ты знаешь, службу в Комитете госбезопасности предлагают лишь один раз, а диссертаций ты в жизни можешь защитить сколько угодно. Мне тоже в 1943 году предлагали поехать учиться или в школу СМЕРША, или в Краснознаменную Высшую офицерскую кавалерийскую школу им. С.М. Буденного. Я выбрал армейскую школу, о чем очень жалел потом. Хотя в офицерской школе я учился по специальности помощника начальника штаба кавалерийского полка по разведке и оперативной работе.
При всем разном, что говорят об НКВД-МГБ, а теперь КГБ, я всегда с большим уважением относился к чекистам. Не раздумывай, соглашайся! Зная тебя, я думаю — там ты будешь на месте».
И уже через пару дней я в форме лейтенанта-связиста расхаживал по прекрасным улицам столицы Белоруссии, будучи слушателем минских Высших курсов КГБ СССР, которые готовили контрразведчиков из «лиц, уже имевших высшее образование и опыт работы на гражданке».
Вернувшись через год в Воронежское управление КГБ СССР, я начал оперативно обслуживать свое родное Конструкторское бюро. Сначала — загородную испытательную площадку КБ — «химзавод», а потом серийный завод — Воронежский механический и др.