От Мадрида до Халхин-Гола
Шрифт:
— Тем лучше, — усмехнулся Анатолий.
— Можно пожать вам руку? — неожиданно спросил молоденький солдат. — Я давно мечтал пожать руку советскому человеку.
Волнение солдата передалось Серову. По приглашению бойцов Серов пошел по траншеям от одного блиндажа к другому. Летчику наперебой задавали вопросы. Ему протягивали походные фляги, наполненные вином («Нет вина приятнее, чем в Андалузии!»), предлагали закурить сигареты («Попробуйте наших, солдатских!»), карманы его куртки и брюк были набиты яблоками и апельсинами («Вы не можете отказаться: мне
Небо бледнело, предвещая чистую зарю.
В это время Михаил Якушин, облокотившись на крыло своего самолета, стоял в тяжелом раздумье.
В полете он видел, как далеко в стороне фронта загорелся в воздухе чей-то самолет. Горел он не так, как сбитый им прошлой ночью бомбардировщик, — вспыхнул и погас, а затем снова разгорелся ярким пламенем. С недобрым предчувствием Якушин посадил машину и сразу же спросил:
— Анатолий не вернулся?
— Нет, — сказали ему.
Были запрошены все аэродромы. Отовсюду один ответ:
— Не видели, не знаем.
За полночь ожидание стало невыносимым. Вернувшись на командный пункт, Якушин то садился возле телефона, то вставал, нервно расхаживая из угла в угол. Молчал телефон. Молчали люди. Не расходились, ждали.
Во втором часу ночи раздался звонок, первый за все эти тревожные часы. Якушин схватил трубку, люди затаили дыхание. Звонили из штаба Центрального фронта.
— Что? Жив? — крикнул обычно сдержанный Якушин. — И сбил! А где приземлился? Возле линии фронта? Спасибо, спасибо за известие!
…Предрассветный сумрак. Клочья тумана выстелили долины. Темнота отползла в ущелья, притаившись там.
Усевшись в кабину, Серов запустил мотор и, не теряя ни минуты, с места пошел на взлет. Мотор работал отлично. Самолет послушно бежал по земле. У самой границы площадки Анатолий коротким, точным движением заставил машину отделиться от земли. «Чато» послушно повис в воздухе над оврагом. Еще два-три лишних метра пробежки по земле — и трудно было бы надеяться на что-нибудь хорошее. Но Серов мастер своего дела, недаром он трижды измерил шагами длину площадки.
Фашисты не успели ахнуть, как Анатолий оказался уже над ними и ударил по окопам из всех своих пулеметов: не возвращаться же домой с неизрасходованным боекомплектом! Расстреляв все патроны, он развернулся обратно, покачал на прощание крыльями республиканцам и пошел на восток, в направлении Мадрида.
А на аэродроме возле посадочной полосы уже собралась вся эскадрилья. Когда Анатолий приземлился, десятки сильных рук подхватили его и несколько раз подбросили вверх.
— Хватит, хватит, ребята! Во мне же весу… Надорветесь! — уговаривал Серов. — Знаете, чему я больше всего радуюсь сейчас? — спросил он неожиданно. — Радуюсь, что не вижу здесь повешенных носов! Мне кажется, — и он, улыбаясь, посмотрел на тех, кто еще вчера сомневался в успехе ночных полетов, — что с сегодняшнего дня ни у кого не может быть сомнений в дальнейшем успехе ночной работы.
— Что ты, Толя! Какие могут быть сомнения! Две ночи — два бомбардировщика.
— Серова в штаб! — крикнул дежурный.
— Что такое? — спросил Анатолий.
— Привезли немцев, тех, что вы сбили. Хотят вас видеть.
— А спросили меня, хочу я видеть их или нет? — сердито повернулся Серов. И сдержался, понимая, что дежурный здесь ни при чем. — Ладно. Иду.
Два уцелевших немецких офицера считали себя асами. Держались они нагло, говоря, что дадут показания лишь в том случае, если им покажут летчика, который поставил их в положение пленных.
Анатолий вошел в комнату, где сидели пленные. Увидев его, оба немецких офицера, словно по команде, вытянулись в струнку и отдали честь. Серов обратился к переводчику и спросил, что гитлеровцам от него нужно. Один из офицеров, командир корабля, начал с апломбом, видимо, приготовившись к долгому разговору:
— Я приехал сюда из великой Германии, чтобы бороться с коммунистами.
Анатолий резко оборвал его:
— Ваши политические убеждения меня не интересуют. Они известны всем, кто страдает от войны, от фашизма. Говорите конкретнее, что вам нужно?
Немец осекся, в голосе его появились льстивые нотки:
— Я очень много летал, и никто не мог меня сбить. Скажите, как вам удалось это сделать?
— У меня нет времени заниматься воспоминаниями.
— Вы поймете нас. Вы летчик.
— Я коммунист.
— Оставьте нам жизнь.
— Ах, вот вы о чем! Это будет решать испанский народ и его суд.
Серов повернулся и вышел из штаба.
Ошибка старшего
Событий много, так много, что обо всем и не напишешь. Самое волнующее событие — весть с Родины: Михаил Якушин и Анатолий Серов награждены орденами Красного Знамени.
Награда поднимает дух всех летчиков. Почин Якушина и Серова сделал свое дело. Не только на Центральном фронте, но и на других организуются и тренируются республиканские группы истребителей-ночников на самолетах И-15 («чатос»). Все чаще и чаще ослепительными факелами вспыхивают в ночи горящие фашистские самолеты-бомбардировщики. Вскоре за Якушиным и Серовым на Сарагосском фронте Иван Еременко сбивает еще вражеский самолет, в районе Барселоны Евгений Степанов и Илья Финн увеличивают счет сбитых, на этот раз горят хваленые итальянские самолеты — подарок Франко от Муссолини. В районе Валенсии отличаются испанские авиаторы.
Летчики, летающие на самолетах И-16, завидуют ночникам, нам не разрешают летать ночью, не позволяют малые размеры аэродромов и отсутствие специального ночного аэродромного оборудования.
Однако и нам хватает работы. После окончания Брунетской операции появилась маленькая отдушина. Используя ее, наша эскадрилья приступила к тренировке испанских летчиков, только что прибывших из летного училища. Казалось бы, началась мирная учеба, которой и нужно отдать все внимание, но нежданно-негаданно произошло неприятное происшествие, коснувшееся нашей эскадрильи.