От первого лица

Мураками Харуки

С утра по университетскому расписанию у меня значилась лекция, потом мне предстояло сдать вместо зачета важный реферат, но, разумеется, все пошло насмарку (и аукнулось мне позже, но это уже другая история). Насилу проснувшись около полудня, мы вскипятили чайник, намешали себе растворимого кофе и поджарили на завтрак тосты. В холодильнике оставалось несколько яиц, их мы тоже сварили и съели. На прозрачном небе – ни облачка, ослепительный утренний свет… И жуткая вялость.

Жуя тост с маслом, она поинтересовалась, на каком факультете я учусь. Я ответил, что на филологическом.

– Хочешь стать писателем? –

спросила она.

Я честно признался, что не собираюсь. В те годы я об этом даже не помышлял (хотя у меня в группе чуть ли не каждый открыто заявлял, что непременно писателем станет). Услышав такой ответ, она, похоже, утратила ко мне всякий интерес. Не то чтоб он у нее ко мне был, но всё же.

Как-то странно было видеть при ярком свете полотенце с четкими следами зубов. Она, похоже, впивалась в него рьяно. Днем даже трудно вообразить, что маленькая худенькая женщина с землистым лицом способна на такое: при лунном свете, в моих объятиях кричать так страстно.

– А я сочиняю танка, – вдруг ни с того ни с сего произнесла она.

– Танка?

– Знаешь, что это?

– Конечно.

Я мало что смыслил тогда в жизни, но что такое танка, разумеется, знал.

– Хотя, если хорошенько подумать, человека, сочиняющего танка, вижу впервые.

Она радостно рассмеялась.

– Как видишь, и такие существуют.

– Ты в каком-нибудь литературном кружке?

– А при чем тут? – ответила она, слегка пожав плечами. – Танка можно и просто так сочинять, разве нет? Это ж не баскетбол.

– О чем пишешь?

– Хочешь послушать?

Я кивнул.

– Серьезно? Или ты это так, разговор поддержать?

– Серьезно, – ответил я, не кривя душой. Мне действительно захотелось узнать, о чем пишет стихи женщина, которая накануне, тяжело дыша в моих объятиях, выкрикивала имя другого мужчины.

Она замялась.

– Прямо сейчас я не могу, как-то неловко. К тому же утро. Но у меня вышло что-то вроде сборника. Если тебе правда интересно, могу прислать. Только запиши мне имя и адрес.

Я написал их на листке из блокнота и отдал ей. Она прочла, свернула бумажку вчетверо и сунула в карман пальто – изрядно поношенного, светло-зеленого. Рядом с круглым воротником на нем была приколота серебристая брошь – ландыш. Помню, как ослепительно сверкала она в лучах солнца, лившихся в мое южное окно. Я совсем не разбираюсь в цветах, но почему-то именно ландыши нравятся мне с детства.

– Спасибо за приют. Мне правда не хотелось одной возвращаться в Коганэи. Серьезно, – сказала она, уже выходя из квартиры. – У девчонок иногда такое бывает.

Мы оба прекрасно понимали, что вряд ли увидимся вновь. Просто в ту ночь она не хотела возвращаться одна в Коганэи, только и всего.

Через неделю по почте пришел сборник стихов. Если честно, я и не наделся его получить. Мне казалось, что женщина та, расставшись со мной, забудет, даже как меня зовут, пока доедет до Коганэи (или хотя бы постарается сделать это как можно скорее). А уж тем более вряд ли станет тратить на меня время: класть сборник в конверт, писать на нем адрес и имя, – и деньги на марку, опускать в почтовый ящик, а то и на почту идти. Поэтому, обнаружив как-то утром в ящике конверт, я очень удивился.

Назывался сборник «К каменной подушке», имя автора – просто «Тихо». И не поймешь, настоящее это имя или псевдоним. На работе мне приходилось несколько раз слышать, как обращались к той женщине, но вспомнить имя теперь я не мог. Хотя был уверен в одном: звали ее не Тихо. На простом канцелярском конверте светло-коричневого цвета имя и адрес отправителя не значились, внутри – ни письма, ни открытки: лишь тоненький сборник стихов, сшитый чем-то похожим на бечевку от воздушного змея. Но отпечатано не на мимеографе, а красивым типографским шрифтом. Бумага – плотная, качественная. Возможно, она сама укладывала по порядку страницы, вставляла их в картонную обложку и старательно сшивала каждый экземпляр бечевкой, чтобы сэкономить на типографском переплете. Я попробовал представить, как она все это кропотливо делает, но ничего у меня толком не вышло. На первой странице значился номер «28», оттисненный нумератором: наверняка это 28-й экземпляр коллекционного издания. Интересно, какой вообще был тираж? Цена нигде не указывалась – может, ее и вообще не было.

Я не стал тотчас открывать этот сборник, а положил на стол и время от времени поглядывал на обложку. Вовсе не оттого, что мне было неинтересно, просто я понимал: нужно себя настроить, чтобы прочесть чей-то сборник стихов, – тем более, если этот кто-то всего неделю назад лежал в твоих объятиях. Хотя бы из вежливости. Сборник в руки я взял и открыл первую страницу только под конец недели. Прислонившись к стене у окна, в свете зимнего вечера я прочел те стихи. Там их было 42, по одному на каждую страницу сборника. Это немного. Ни предисловия, ни послесловия не было. Даже не стояла дата публикации. Просто на белых страницах с широкими полями – строчки, напечатанные прямым черным шрифтом.

Конечно, шедевров там я не ждал. Говорю же, у меня был к этим стихам личный интерес. Какие танка пишет женщина, кричавшая мне в ухо чье-то имя? Однако, просматривая сборник, я поймал себя на том, что некоторые стихи мне нравятся по-настоящему.

О танка я почти ничего не знал (как и сейчас, в общем-то, не знаю), поэтому судить объективно, какой из стихов по канонам жанра превосходен, а какой не очень, я не могу. Но если не ставить им оценок, несколько – если быть точным, восемь – как-то запали мне в душу.

Вот два, например:

Нынче насталоНынешнее «сейчас» – миг,Который надоСделать неотвратимымИ считать его такимВетром с гор снеслоЦветку голову напрочьБез объяснений —Водицы бы июньскойПод корень гортензии

Как ни удивительно, стоило мне открыть сборник, пробежать глазами по крупному шрифту черных строк, а потом прочесть некоторые вслух – и, представьте, в памяти у меня ожил облик той женщины, какой она увиделась мне в ночь нашей встречи. Не та невзрачная фигура, какой она предстала мне наутро, а ее тело в лунном свете, с сияющей кожей, которое я ласкал. Идеально округлые груди, маленькие твердые соски, редкие черные волоски на лобке, влажное от страсти лоно. В оргазме она, изо всех сил закусив полотенце, закрыв глаза и тяжело дыша, вновь и вновь старалась выкрикнуть мне имя другого мужчины. Какое-то заурядное имя. Уже и не вспомню какое.