От Рима до Милана. Прогулки по Северной Италии
Шрифт:
Все те места, что упомянуты в «Цветочках», можно здесь увидеть: место, где святого Франциска приветствовали птицы; где соблазнял его Сатана; где жил Волк, ставший Ягненком. Больше всего тронули меня скала, на которую ушел молиться Франциск, и каменная постель святого. По выбитой в скале лестнице монах провел меня вниз, и мы вышли на выступающий каменный карниз. Казалось, глыба эта вот-вот обрушится и погребет под собой все, что встретится ей на пути. Я увидел грубый деревянный крест: он отмечает место, где, как говорят, спал на камне святой Франциск.
Пока мы с монахом разговаривали, подошли мужчина, женщина и маленькая девочка в ортопедическом ботинке. Они преклонили колени и произнесли молитву. Затем все мы вместе пошли наверх. Там стоял шофер в белом плаще, и
Святые и наши братья меньшие — этот сюжет, я думаю, привлекает больше художников, нежели писателей. Ничто в Англии не трогает так людей, как любовь святого Франциска к животным, впрочем, в этом среди святых он не был исключением. Жития отшельников и анахоретов Египта, а также и кельтских святых полны рассказов о животных. Хотя святой Иероним был всего лишь отшельником, о нем знают все, ведь в пустыне он приручил льва, после того как вынул у него из лапы занозу. В рассказе этом есть францисканская нотка: лев сделался опекуном осла, возившего дрова для монастыря. Когда осла украли, святой Иероним поверил, что лев съел осла, а вот святой Франциск ни за что бы этому не поверил. В наказание льву приказали возить дрова! Это очаровательное существо — я помню лукавое выражение его морды на картине Карпаччо в Венеции — терпеливо и охотно выполняло свою работу, но однажды лев увидел старого приятеля — осла, идущего с караваном торговцев. Лев захотел очистить свою репутацию и загнал верблюдов вместе с ослом в монастырский двор. Надо надеяться, что святой Иероним извинился.
Звери Фиваиды, конечно, были более хищными, чем те, которых знал святой Франциск, ведь там преобладали львы. Святой Антоний первым из отшельников жил в каменной пещере, похожей на вершину Лаверны. Оттуда открывался вид на Суэцкий залив. Самыми приятными посетителями святого были животные, остальные пришельцы относились к дьявольскому сословию. Когда Антоний хоронил отшельника Павла, вышли два льва, облизали святому руки и ноги, а затем лапами помогли ему выкопать могилу.
Говорят, за великим Макарием Александрийским повсюду следовала буйволица, дававшая ему молоко. Тот же святой исцелил молодую гиену от слепоты. Отшельник Феон привлек к себе столько животных, что по следам, оставленным дикими ослами, газелями и буйволами, можно было узнать, где в настоящий момент он находится. Один старый монах научил льва питаться финиками; другой брат делился своей едой с волчицей; а еще за одним монахом ходил горный козел и учил, каких растений ему следует остерегаться.
«Цветочки» напоминают нам и о дьяволе, а являлся он часто. Дьявол там груб, прямолинеен, в нем нет опасной тонкости и изобретательности, которые отличали его в Египте. Только однажды в «Цветочках» он доказал, что еще способен на старые трюки, когда предстал перед братом Руффино в самом ужасном виде — в облике Христа. Когда святой Франциск понял, что происходит, совет его был достоин любого египетского анахорета. Он сказал обеспокоенному брату, что если фальшивый Христос снова придет к нему, он ему скажет: «Ну-ка, открой рот, я положу туда свой кал», тогда дьявол немедленно уберется. Так он и поступил. Но в «Цветочках» не описана та борьба, что беспрерывно шла между Богом и Сатаной в египетской пустыне. В отличие от отшельников, первые францисканцы не дразнили и не раздражали дьявола, не равнялись с ним силой духа. Война эта придавала жизни отшельников едва ли не спортивный характер. Пустыня для них, словно арена, на которой происходила борьба, разминались духовные мускулы. Сатана не приходил к францисканцам в бесчисленных, сбивавших с толку обличьях, а являлся просто как огромный бык и гонял монахов по окрестностям, стараясь воздействовать на них грубой силой. Так он поступил как-то ночью, явившись к святому Франциску в заброшенную церковь.
Мне хотелось задержаться на Лаверне: во время своего краткого пребывания в монастыре я ощутил необыкновенное францисканское спокойствие. Такое же ощущение испытывал я в францисканских храмах на Святой Земле. С сожалением попрощался с братьями и поехал вниз по горному серпантину.
Если бы сокол взял из Лаверны курс на северо-запад, то, пролетев десять миль, опустился бы в другом, еще более древнем монастыре, который носит название Камальдулы. Путешественник, к сожалению, привязан к земле: из Поппи по винтовой дороге он едет в горы, и путешествие кажется ему непростым. Сначала он поднимается по дороге, петляющей в березовой роще, затем въезжает в густой хвойный лес. А ведь всего в нескольких милях отсюда Лаверна может похвалиться не столько деревьями, сколько скалами. Верно, там тоже встречаются березовые рощи, но больше запомнились мне туннели, расщелины и горные карнизы, с которых я заглядывал в пропасть. В Камальдулах горы полностью прикрыты, а жаркий летний воздух напоен запахом сосны. Часто слышится жутковатая череда звуков — громкий стук, треск, глухой удар: так умирает под топором лесоруба большое дерево.
Основатель монастыря Камальдулы родился в Равенне за двести семьдесят лет до того, как здесь погребли Данте. Дух его был ближе к времени экзархата, нежели к Средневековью. В Англии в то время саксонские короли выгоняли викингов. Святой Ромуальд был тогда бенедиктинским аббатом. Монахи постоянно восставали против строгости его правления. Придя в отчаяние от распущенности монашеской жизни, он решил основать собственный орден и удалился с пятью адептами в горы Камальдулы. Здесь они жили как отшельники, в тишине и одиночестве. Пришли туда в черном бенедиктинском одеянии, однако, увидев сон, святой Ромуальд сменил цвет рясы на белый. Вот и сегодня, девятьсот пятьдесят лет спустя, вы увидите отшельников в белых одеяниях.
В тишине и одиночестве живут они в монастыре Камальдулы. Мир изменился, а они, отшельники, подчиняются законам, прописанным им в конце Средневековья их основателем.
Приехав, я увидел в лесу поляну. На ней стояли строения, сгруппированные вокруг церкви с башнями-близнецами. Крыши зданий поставлены под странными углами, на всем — патина старины. Мне показалось, что монастырь этот я когда-то видел — то ли во сне, то ли на картине. Потом понял, что такое впечатление производила толстая каменная стена, окружившая монастырь. Она словно бы сдерживала наступавшие на постройки гигантские ели. Утро улыбалось, прогулки в благоуханной тени деревьев казались восхитительными, однако вид стены повернул мои мысли в другом направлении. Я подумал, что она сулила относительный комфорт в промозглые зимние дни.
Сначала меня заинтересовал герб ордена: на нем изображены две горлицы, сидящие по обе стороны от потира. Это означает, что орден составлен из двух классов — монахов и отшельников, и что оба — и ведущие активный образ жизни, и предающиеся созерцанию — объединены во Христе.
Как и большинство посетителей Камальдул, я хотел навестить отшельника и узнать, как живут такие люди. Первый монах, которого я встретил, сразу видно, был не из их числа. Веселый, общительный человек. Он сказал мне, что скиты находятся в горах, в тысяче футов отсюда. Да нет ничего проще навестить отшельников, он сам туда сегодня пойдет и будет рад показать мне дорогу.
Я вошел в монастырь и оказался в античной аптеке, где, похоже, со времен Средневековья ничего не изменилось. Со стропил свешивался пыльный аллигатор, а за бастионом разнообразной аптекарской утвари стоял молодой послушник в очках с роговой оправой. Возле дверей, там, где в других аптеках обычно находятся напольные весы, я заметил гроб, поставленный на попа, а в нем — скелет. Я подошел поближе и прочитал надпись: «В этом стекле ты видишь себя, глупый смертный. Любое другое стекло не говорит тебе правды». Рядом на полке увидел большое разнообразие змей и несколько барсучьих шкур, помогающих, как я смутно припомнил, от колдовства.