От Рима до Сицилии. Прогулки по Южной Италии
Шрифт:
Глава пятая. Край земли по-итальянски
Слева от меня сверкала Адриатика, солнце било в глаза. Я выехал из Бари рано утром и взял курс на Бриндизи. Дорога шла вдоль побережья. Маленькие бухты, пока еще не названные словом «лидо» или «марина», встречались буквально на каждой миле. Туда по воскресеньям направляются целыми семьями, чтобы вдоволь накупаться в теплой синей воде, а потом устроить пикник. Древние города сбегают с гор по террасам — плоские крыши, белоснежные стены… Вид у них, скорее, исламский. Иногда они изгибаются полумесяцем на берегу, их имена известны истории, но им довольно сейчас
Вокруг бухты Мола-ди-Бари столпился народ. Там собрались парусные рыбачьи лодки. Полицейский, вежливо извинившись за отсутствие места на парковке, сказал мне, что город проводит ежегодный праздник осьминога. В честь события рыбаки представили на рынок разнообразную адриатическую рыбу — серебряную, красную, серую, алую — яркую и праздничную. На дальнем конце причала священник в зеленой ризе благословлял суда и славил Господа за одно из Его самых странных созданий.
Приблизившись к рыбачьей деревне, удачно названной Cozze, что по-итальянски означает «моллюск», я увидел дорожный знак. Он указывал направление к Конверсано. До него было недалеко. В норманнские времена здесь находилась крепость Жоффруа де Конверсано, чья дочь Сибилла вышла замуж за Роберта Нормандского, старшего сына Вильгельма Завоевателя. Мне интересно было посмотреть, осталось ли что-либо в Конверсано, напоминающее о семье молодой женщины, которая могла и должна была стать королевой Англии.
Я оказался в чистеньком аккуратном старинном городе. С высокого холма открывался чудный вид на плодовые деревья — оливы, персики, черешни. Бари и море были как на ладони. В соборе мужчина на коленках мыл ступени, ведущие к алтарю. Он охотно оставил свою работу и отдернул шелковую занавеску с самой важной достопримечательности Конверсано — Мадонны Фаунтенской. Это — византийская икона, изображение, не имеющее точной датировки. Человек сказал мне, что в Конверсано ее привезли много столетий назад, и она является старейшей Мадонной в Апулии. Должно быть, мое лицо выразило недоверие, потому что он пошел в ризницу и вернулся с маленькой книжицей, в которой был записан возраст всех мадонн Апулии. Первой шла Мадонна из Конверсано. Было написано, что в 487 году ее привез епископ Симплицион по возвращении из Африки. Затем в порядке старшинства шли следующие иконы: Мадонна Семи Покрывал из Фоджи (500 г.); Мадонна святого Луки из Бари (733 г.); Мадонна Константинопольская из Аквавивы (750 г.); святая Мария-ди-Сипонто, которую я видел в темной крипте этого города (900 г.), и Мадонна из Барлетты (1000 г.). Он сказал мне, что Мадонна Конверсано прибыла по морю в деревню Коцце, которая мне только что повстречалась по пути. В память об этом событии икону каждый год в мае проносят по округе, с заходом к морю.
Гуляя по Конверсано, я узнал, что это место — центр выращивания вишни в Апулии. На телеги с большими колесами грузят ящики с вишней и везут в полуподвальные помещения. Я вошел в один такой подвал и посмотрел за тем, как взвешивают ягоды и расплачиваются с садоводами. Затем молодые женщины сортируют ягоды и упаковывают. Их развозят по городам и фабрикам. Я услышал названия сортов — «Донателла», «Тости», «Франсиа» и «Ферровиа». В этих местах они пользовались наибольшей популярностью. Я спросил, нельзя ли купить полкило. Мне дали около двенадцати фунтов, и обошлось мне это всего в два шиллинга. Вишня была чудесной — крупной, сладкой, напомнившей мне о сорте «Уайтхартс», который я ел в кентских садах.
Замок в Конверсано — массивное, изогнутое здание, с норманнской основой и добавлениями, доставшимися ему от каждого последующего столетия. Он никогда не пустовал, и сегодня, за отсутствием владельцев по закону, его разбили на квартиры. Здесь мне ничто не напомнило о том дне в 1100 году, когда, возвращаясь домой из 1-го крестового похода, сюда завернул важный гость. Это был старший, самый неумелый, но вместе с тем и самый симпатичный из сыновей Вильгельма Завоевателя — Роберт Нормандский. Вильгельм не любил своего старшего сына и не только кричал на него, но — что еще хуже — насмехался над его внешностью: Роберт был толстый и маленького роста. Отец прозвал его «Кургез» [24] и «Гамбероне» [25] — слова, которые в вежливом изложении означают «коротышка». Роберт отомстил отцу тем, что возглавил направленные против него мятежи, и это отравляло последние годы жизни Завоевателя. Роберт был любимцем матери, и она помогала ему за спиной мужа, создавая тем самым ситуацию «мать и сын», против которой мало кто из мужчин может бороться, пусть даже будет он и трижды завоевателем.
24
Courteheuse — короткие штаны (фр.).
25
Gamberone — крупный рак (ит.).
Роберт был неглуп, обладал веселым характером, слыл транжирой, отличался эмоциональной нестабильностью. Удивлял друзей эрудицией и храбростью в бою. В Конверсано он приехал после триумфального похода в Святую Землю. В ту пору он был уже не слишком молод, в его характере было что-то от донкихотства. Пока он был в походе, младший брат поднялся на английский трон. Его тесть, Жоффруа де Конверсано, без сомнения, считал его удачным капиталовложением, поскольку не только выдал за него Сибиллу (хотя Роберт неоднократно становился отцом, но женат еще не был), но и одолжил ему крупную денежную сумму. Роберт намеревался претендовать на английский трон, поскольку был старшим сыном, однако вместо того чтобы вернуться домой из Италии и усесться на трон, когда его брата Вильгельма Рыжего убили в Нью-Форесте, он предоставил это право младшему брату, ставшему королем Генрихом I. Все это еще раз подчеркивает особенности характера Роберта.
О Сибилле ничего не известно, кроме того, что, по отзыву современника, она отличалась необычайной красотой и способна была управлять делами лучше, чем Роберт.
Правда, такой возможности у нее не было. Через три года после свадьбы она умерла в Нормандии. Некоторые говорят, что ее отравила амбициозная вдова, мечтавшая о троне для Роберта, но скорее всего виной тому был плохой уход после трудных родов. Она оставила маленького сына, Уильяма (Гийома). «Клито» мог бы изменить ход английской истории. В течение двадцати лет он был в центре интриг.
Роберт был из тех людей, что неизменно совершают неправильные поступки, впрочем, иногда он делал то, что следует, только не в тот момент. Ему так не везло, что современные хронисты взялись отыскать причину постоянных неудач. И нашли: он, дескать, прогневал Бога тем, что отказался от короны Иерусалима. По словам добросовестного хрониста Уильяма Малмсберийского, Господь решил его наказать, «устанавливая повсюду ему препоны, все его удовольствия оборачивались неприятностями». Генрих I арестовал старшего брата, когда тому шел шестой десяток, и осудил на пожизненное заключение — сначала в лондонский Тауэр, потом в Бристоль и наконец в замок Кардиффа, где он и умер в возрасте восьмидесяти лет. Говорят, что во время своего почти тридцатилетнего заключения Роберт выучился говорить по-валлийски и написал на этом языке поэму. Вдохновил его зеленый дуб, который он видел из своего окошка. В поэме шесть трехстрочных стихов, и она отвечает современным стандартам айстедвода. [26] К сожалению, все следы происхождения поэмы утеряны, единственный текст, что сохранился в прошлом столетии, принадлежит барду из Уэльса Эдварду Уильямсу, известному как Иоло Моргануг. Его энтузиазму коллекционера не уступала способность сочинять хорошие, якобы исторические стихи. Уэльсские ученые, опасаясь попасться впросак, отшатывались от Иоло Моргануга, точно испуганные лошади. И все же, если нерадивый Роберт способен был изучить валлийский язык (в конце концов, на это у него были двадцать восемь лет) и если мог выражать свои мысли стихами, то написал бы именно такую поэму.
26
Айстедвод — состязание бардов, ежегодный фестиваль в Уэльсе.
Интересный факт, хотя я никогда не видел, чтобы его упомянули в связи с поэмой, то, что тюремщиком Роберта был незаконнорожденный сын его брата Генриха I, то есть родной племянник. Роберт, граф Глостерский, был среди первых английских аристократов, покровительствовавших писателям и ученым. Данные о текущих событиях он сообщал Уильяму Малмсберийскому, и тот в благодарность посвятил графу свою английскую хронику. Возможно, я слишком увлекусь, если предположу, что ученый граф и его пленник вместе изучали творчество бардов, но, по крайней мере, характер Роберта, графа Глостерского, опровергает рассказы о печальном и болезненном пребывании в тюрьме герцога Роберта. И в самом деле, судя по тому, что пишет Уильям Малмсберийский, жизнь герцога была приятна, насколько это возможно в тюрьме. У него было много развлечений, и кормили его отменно. То ли из хроники Уильяма, то ли из какого-то другого источника стало известно, что у плененного герцога было в услужении несколько рыцарей.
Если у старшего сына Завоевателя и была надежда подняться на трон или поверить в то, что его сын, Клито, сможет сделать это, то такая возможность могла представиться, когда Роберт Кургез отбыл четырнадцать лет своего заключения. В 1120 году ушел на дно «Белый корабль», и вместе с ним утонули принц Вильгельм и его брат Ричард, сыновья Генриха I и наследники престола. Это сделало Роберта (на ту пору ему стукнуло шестьдесят шесть) и его девятнадцатилетнего сына единственными прямыми, законными наследниками Вильгельма Завоевателя, но злая судьба, шедшая по пятам Роберта, снова оказалась безжалостной. Через восемь лет после крушения «Белого корабля» Роберту приснилось, будто его правую руку проткнуло копье. Проснувшись, он сказал своим тюремщикам: «Увы, мой сын мертв». Оказалось, что это правда. Вскоре стало известно, что в незначительной заварушке во Фландрии Клито был ранен в руку, началось заражение, и ему пришел конец. Итак, единственный сын Сибиллы из Конверсано и Роберта Куртгеза погиб на двадцать седьмом году жизни. Он был единственным законным внуком Завоевателя.