От смерти к жизни. Как преодолеть страх смерти
Шрифт:
На кухню приходит психолог из соседнего отделения, веселая шумная женщина, от которой мне все время хочется спрятаться в угол.
– А вот мы сейчас Митю покормим! – возвещает она, оценив ситуацию.
Из холодильника появляется сосиска, и психолог начинает разделывать ее на столе, вырезая что-то причудливое.
– Я не буду есть, – сообщаешь ты.
– Да ты же не знаешь, КАКАЯ это будет сосиска! Вот Татьяна Викторовна скажет тебе, что это будет волшебная сосиска!
– Волшебная? – спрашиваешь
– Конечно! – восклицает психолог.
– Не думаю, – тихо говорю я.
Ты киваешь понимающе.
Сосиска отправляется в микроволновку и вылезает оттуда, закрученная завитками.
– Волшебная сосиска! – объявляет психолог. – Сейчас Митя тебя съест!!!
– Странно, – говоришь ты вполголоса. – Я же сказал, что не буду есть. Она меня не слышит?
– Она хочет как лучше, – отвечаю я. – Нам всем важно, чтобы ты поел, понимаешь?
Ты смотришь на меня жалобно и задумчиво, потом придвигаешь к себе изувеченную сосиску и принимаешься ковырять ее вилкой.
Психолог празднует победу…
В один из дождливых, уже почти летних дней мы гуляем по больничной территории. Ты не можешь идти сам, и я везу тебя, совершенно взрослого, в дурацкой раскладной коляске. Я поручаю тебе держать над собой раскрытый цветной зонт, и ты говоришь со мной оттуда, из-под зонта.
Мы болтаем о какой-то чепухе, и вдруг ты замолкаешь, а потом задаешь вопрос. Взрослым, будничным голосом. Ты спрашиваешь:
– Скажи, я жив или умер?
Я замираю, с размаху попав в сердечный перебой, выдыхаю, считаю до трех, собираясь, как боксер после пропущенного удара. Ты ждешь ответа.
– Конечно, ты жив, – отвечаю я. – Мы с тобой говорим, гуляем…
– Глупости! Ты же знаешь, что разницы нет, жив человек или умер.
– Как это? – спрашиваю я.
– Очень просто. Когда я умру, все будут думать, что я на самом деле умер, а я буду жить на облаке. Ты придешь ко мне играть на облако?
Мне не хватает воздуха. Под навесом скамейка, я закатываю туда коляску и сажусь напротив тебя. Теперь мои глаза почти вровень с твоими.
– Я не знаю, как играют на облаке, – говорю я.
Ответ следует немедленно, и я понимаю, что ты над этим думал:
– Все просто. Ты играешь, а под ногами не земля, а пух. Придешь?
Теперь моя очередь думать. Ты ждешь. Мы оба понимаем, что у нас очень важный разговор, в котором нельзя врать и отделываться пустыми фразами.
– Понимаешь, я не уверена, что меня пустят к тебе на облако, – решаюсь я, – то есть, понимаешь, ты-то будешь там играть, это стопудово. А вот меня – не знаю, пустят меня или нет. У них там на облаке свои правила.
– Чепуха, – с великолепной уверенностью говоришь ты, – пустят. Я попрошу, и тебя пустят.
– Если ты попросишь – пустят, – не раздумывая отвечаю я.
– Придешь?
– Приду.
В тот день мы больше не говорим ни о чем важном. Приходят папа с сестренкой, вы возитесь с какой-то игрушкой, и все хорошо. Только ты кашляешь. Ты сильно кашляешь.
Дата выписки назначена.
Накануне тебя смотрит новый консилиум, профессора читают бумаги, рассматривают результаты последних тестов. Твою маму вызывают в кабинет заведующего отделением. Из кабинета она выходит мертвой. Она идет, дышит, смотрит, но, кажется, из нее выдернули стержень, и она не падает только по инерции, только потому, что привыкла стоять.
– Они сказали – все.
В тот день мы покупаем тебе машину.
Тебе совсем худо, кашель бьет тебя, ты запиваешь его водой, но он унимается только на минуту. Мама твоя складывает – а точнее, перекладывает с места на место какие-то вещи. Мама готовится к выписке. Удивительно, каким количеством барахла немедленно обрастает человек, стоит ему поселиться где угодно, даже там, где жить нельзя в принципе. Впрочем, так ли уж немедленно… Вы с мамой прожили в больнице год.
Я делаю вид, что помогаю.
Ты лежишь лицом к стене, а потом вдруг поворачиваешься и говоришь:
– Я видел самую лучшую машину в жизни.
– Где? – спрашиваю я. – На улице?
– В магазине. Я расскажу тебе. Она такая большая, что я смог в нее сесть и ехать. Она почти как настоящая, только лучше настоящей.
– Папа возил его гулять, – объясняет мама, – они были в игрушечном магазине.
– И там была эта машина?
– Да.
– Собирайтесь, – говорю я, – мы едем за машиной.
– Нельзя, – отвечаешь ты взрослым голосом, – она дорогая. Мы не можем себе позволить.
Господь милосердный, как я боюсь этого твоего усталого взрослого голоса…
– Собирайтесь.
Мы больше не должны ни о чем спрашивать врачей. Нам теперь все можно. Нас почти выписали…
Мы выходим за территорию больницы. Я, мама, ты в коляске. До магазина несколько минут пешком. Но мы идем дольше, гораздо дольше. Ты кашляешь. Мы останавливаемся, и ты пьешь воду.
Машина и правда здоровенная. Блестящая, красная, с рулем, кожаным сиденьем и педалями внизу. Можно крутить педали и ехать, но на это едва ли хватит твоих сил.
– Тут есть аккумулятор, – говорит продавец, – она может ехать сама. На лице у продавца – смесь жалости и страха, и от моего взгляда он отворачивается.
Никогда, никогда не смотри так на того, кому плохо…
Я вытаскиваю кошелек. Выгребаю всю наличность.
Обратно мама тащит коляску, а ты, неимоверно гордый, едешь на машине. На аккумуляторе.
Ты очень слабенький, ты кашляешь, но ты счастлив.
– Так дорого! – говорит мама.
– Плевать, – отвечаю я.
Мы готовы к выписке.