От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы

Авторизованный перевод со шведского Юрия Беспятых

Художественное оформление Ирины Тибиловой

С

основанием в 1703 году Петербурга кардинально изменился политический, экономический и культурный баланс сил в Прибалтийском регионе. После того как спустя десятилетие город был провозглашен столицей Российского государства, он быстро развивался, становясь ведущей метрополией Балтики и обретая редкостную притягательную силу для иммигрантов.

Больше всего людей прибывало, разумеется, из внутренних районов России, многие — из других частей империи, прежде всего из Польши и Прибалтийских провинций. Значительную часть насильственно приведенных на берега Невы работников составляли поначалу финляндцы и ингерманландцы, присылаемые из завоеванных русскими у шведов территорий.

Много людей приезжало также из-за границы. Сначала среди прибывавших больше всего было немцев, в том числе прибалтийских, затем стали появляться французы; голландцы играли важную роль в первые десятилетия XVIII в., но их функции (главным образом купеческие) мало-помалу перехватывались англичанами.

Согласно надворному советнику Генриху Шторху, который в 1793 г. издал подробное описание Петербурга, в конце XVIII столетия немцы по-прежнему были самой многочисленной группой среди иностранных жителей города. За ними шли финны, французы и шведы. Последние (под ними понимались шведскоязычные из обеих частей королевства) занимались ремеслами и мануфактурами и, по словам автора, были «работящими и прилежными» и приносили пользу России «различными способами».

После присоединения в 1809 г. Финляндии на правах великого княжества к Российской империи приток финляндцев в Петербург усилился; ведь теперь они были подданными Его императорского величества и, приезжая в город на Неве, перемещались в пределах своего государства. Как показал Макс Энгман, в 1840 г. почти одинаковое число финляндцев — около 12 тысяч — жило в самом большом при шведском владычестве городе Финляндии Або (Турку), в новой столице великого княжества Гельсингфорсе (Хельсинки) и в столице империи Петербурге, который к тому времени давно уже превзошел Москву и был крупнейшим в стране городом по численности населения.

С устройством в 1830-х годах регулярных рейсов через Балтику расстояние до Петербурга сократилось и географически, и психологически, и город с годами притягивал к себе все больше шведов. Подмастерья, ремесленники, фабрично-заводские рабочие, люди искусства, инженеры и крупные предприниматели — все они связывали свое будущее с хорошими возможностями зарабатывать на жизнь в новой прибалтийской метрополии.

Перед началом Первой мировой войны Петербург с его двухмиллионным населением был одним из крупнейших городов Европы. Из названного числа для 200 тысяч человек русский не был родным языком, а это превосходило население всего Гельсингфорса. В Петербурге говорили на шести десятках языков. Шведский приход насчитывал от шести до семи тысяч душ, из которых преобладающую часть составляли финляндские шведы. Не менее чем десятая доля приходилась на шведов из Швеции, а большинство остальных были норвежцы и датчане.

Понятие «шведы» здесь нуждается в разъяснении. До 1809 г. все финляндцы вне зависимости от того, был ли их родным языком шведский или финский, являлись шведами в том смысле, что были подданными Швеции. С присоединением Финляндии к Российскому государству граждане великого княжества автоматически стали подданными императора. Но хотя книга посвящена преимущественно шведам из Швеции, нет причин слишком уж строго придерживаться этого разграничения. Нельзя же в подобном обзоре обойти вниманием такие фигуры, как Густав Маннергейм, Густав Мориц Армфельт или других видных живших в Петербурге финляндцев — пасторов, ремесленников, книгопродавцев, ювелиров и т. д. Я ориентировался не на национальную, а на языковую и культурную принадлежность. И все же в центре моего внимания на страницах этой книги — шведы из Швеции и их деятельность в Петербурге.

Чтобы у читателя не сложилось слишком упрощенного представления относительно различия между «шведским» и «финским», надо также сказать, что многие финляндские семьи были двуязычными, и это позволяло им выбирать, к какому приходу принадлежать. Другими словами, язык прихода или школы не обязательно был родным языком. Это, разумеется, относилось и к другим семьям, в которых говорили не на одном языке; так, например, у многих посещавших школу шведского прихода детей языком домашнего общения был немецкий.

Поскольку тема «Шведы и Петербург» прежде не подвергалась систематическому изучению, я хочу разъяснить вынесенные в подзаголовок слова. Эта книга — действительно главы из истории, а не история о шведах в Петербурге; это попытка обозначить некоторые сюжеты, могущие представлять интерес для будущих исследований. В книге сведения о людях разных профессий сочетаются с изложением отдельных событий (в частности, визита на берега Невы короля Густава III в 1777 г.) и рассказом о деятельности учреждений и организаций (например, о деятельности «Северного общества» и судьбах шведского прихода на протяжении столетий). В главе «Шведская колония на рубеже веков» предпринята попытка показать, как шведы жили в Петербурге в последние десятилетия XIX и первые десятилетия XX в.: как они отмечали свои праздники, где делали покупки, какие рестораны предпочитали, в какие школы отправляли своих детей, на каких языках говорили.

Некоторые имена— Нобель, Лидваль, Болин и другие-чаще иных появляются на страницах книги. Это естественно, учитывая их положение и в шведской общине, и в российском обществе. Но этому имеется и другое объяснение: жизнь и деятельность названных семей сравнительно лучше обеспечена источниками, между тем как биографии многих других петербургских шведов безвозвратно утрачены, перемолотые жерновами российской истории XX в. Хочу надеяться, что читатель, прослеживая судьбы некоторых семей «от начала до конца», получит представление о мощи и безжалостности ледяных ветров, восемьдесят лет назад сокрушивших не только иностранные колонии в Петербурге, но и значительную часть культуры и цивилизации, которые великими усилиями с успехом взращивались в стране на протяжении предшествовавших столетий.

Первым, кто пробудил во мне интерес к шведам в Петербурге, был Ян Улоф Ульссон, который в двух главах своей книги «Ленинград — С.-Петербург» (1967) затрагивает и тему шведской предыстории города, и судьбы нескольких петербургских шведов. Эта книга послужила мощным стимулом для моей работы над темой «шведского Петербурга».

Связи Финляндии с Петербургом, а также значение этого города для великого княжества обстоятельно и углубленно изучены финляндскими историками Максом Энгманом, Матти Клинге, Суне Юнгаром и другими. Их труды были чрезвычайно важны для моего собственного исследования.

Хочу назвать еще один важный источник моих сведений по избранной теме, а именно организованную Шведским институтом и проведенную в Петербурге (1995–1997) серию семинаров «Швеция и С.-Петербург», которыми мне выпала честь руководить. Не менее сорока докладов, прочитанных на этих семинарах российскими и шведскими специалистами, внесли много нового в картину взаимоотношений между нашими странами и являются добротной основой для дальнейших исследований. Как видно из списка источников и литературы, я широко пользовался материалами этих семинаров, собранными в сборнике «Шведы на берегах Невы» (Стокгольм, 1998).