От звонка до звонка
Шрифт:
А это большая вероятность нарваться на большие неприятности. К тому же Родион слишком сильно уважал себя, чтобы опуститься до банального нытья. Не приняли жалобу, утрись и отойди в сторону. Так он и поступил.
Поступила команда на погрузку. Автозак подогнали к выходу из изолятора, конвойники с овчаркой организовали живой коридор. И понеслась!
В фургон автозака затолкали двадцать человек. Тесновато, но в принципе нормально.
Давным-давно, еще на заре перестройки, Родион сиживал в местах не столь отдаленных. Путешествие на таком вот автозаке было делом привычным. Он хорошо помнил,
Зато сейчас вроде бы все в порядке. Жить можно. И ехать тоже.
Путь занял не так уж много времени. Где-то через час этап остановился, послышалось лязганье – сдвигались ворота тюремного «шлюза». Эти ворота закрылись, сразу же открылись вторые. Дальше тюремный двор. Разгрузка.
Тюремщики и конвоиры чувствуют себя королями. Это их царство. Заключенные – их рабы. Они могут делать с ними все, что угодно. Таково первое впечатление у новичка-первохода. На самом деле это не так. Но попробуй подними голову, когда тебя окружают мрачные серые цвета, когда сам воздух наполнен запахом несвебоды, когда впереди тебя ждет страшная неизвестность. Тюремщикам даже не обязательно нагнетать жуть. Эта жуть здесь всегда.
Родиону легче. Он знает, что такое тюрьма. Знает, что и здесь есть жизнь. Хотя на душе, конечно, тяжело. Зато на лице полная невозмутимость.
После автозака этап ждали боксы – крохотные камеры с узкой скамьей у стены. Началась «сборка».
Сначала «шмон». Это тебе не ИВС с полудохлыми ментами-надзирателями. В СИЗО буйствуют ребята из внутренних войск. Аббревиатура «ВВ» раскрывается еще и по-другому – Веселые Войска. Да, веселья здесь хватает. Особенно черного веселья с черным юмором. Прощупывание одежды – это еще ерунда. Вытаскивают супинаторы из подошв обуви – тоже так себе. А вот когда ты стоишь голышом, а тебя еще заставляют присесть да раздвинуть ягодицы – это уже повод для настоящего веселья. Только почему-то никому не смешно. Никто даже не улыбнется.
Дальше – стрижка. Парикмахер от слова «хер» сбривает усы, бороды, укорачивает волосы. Основную массу стригут под «ноль» – хотя этого по закону делать нельзя. Кого-то щадят. В Родионе парикмахер почувствовал авторитетную силу – поэтому до греха дело доводить не стал.
Не «крытка», а дом быта какой-то. После стрижки фотографирование. Правда, не для семейного альбома. Зато в профиль и анфас. Получается премилый образ среднестатистического преступника – морда кирпичом, глаза блеклыми бусинками.
Побывал Родион и на дактилоскопии, и на медосмотре.
Только почему-то его жалобу на боли в брюшной полости оставили почти без внимания. В личном деле было записано:
«упал с нар в ИВС» – с каждым может быть. Врач с внешностью Джека-Потрошителя, недолго думая, дал ценную рекомендацию – спать на нижней шконке. Видно, такие советы здесь поставлены на поток – как и сами «падения с нар».
После первичной обработки Родиона отправили в транзитную камеру. По давнему опыту он
«Транзитка» – своего рода чистилище перед входом в тюремно-лагерный мир. Через эти хаты народ проходит сплошным безликим потоком, отсюда толпы исчезают в неизвестном направлении. Эти хаты – царство тюремного беспредела.
Спальные места – допотопные деревянные нары в два этажа. Матрацев и белья нет – не положено. Родион не терялся – занял место внизу, чтобы со «второго этажа» «случайно» не упасть. Рядом приземлился парень лет двадцати пяти с задумчивым выражением лица. Чуть дальше – совсем еще юнец, лет восемнадцать, не больше.
Впервые Родион приземлился на нары примерно в этом возрасте. Только он всегда выглядел старше своих лет. И никогда не казался слабаком и трусом. За его плечами была уличная школа выживания. А этот сопляк только что из-под мамкиной юбки выбился. В глазах паника и страх – для таких тюремный мир чистой воды кошмар.
– За что присел? – миролюбиво спросил у юнца парень.
Надо было видеть, сколько благодарности появилось в глазах юнца. Его не обошли вниманием, и он был этому безмерно рад.
– На машине… На машине ехал" человека сбил…
– Насмерть?
– Да нет, говорят, будет жить.
– А права у тебя были?
– Были… Только…
– Что только?
– Я от друга ехал. У него день рождения был.
– А-а, ясно, под кайфом был. Крепко вмазал?
– Да выпили немного…
– А мамка пить разрешает?
– При чем здесь мама?
– Да при том… Я вот чего здесь. В пять лет думал, что мама знает все. В десять лет решил, что она мало чего знает.
В двадцать подумал, что она вообще ничего не знает. Сейчас мне двадцать четыре. И знаешь, о чем я думаю?
– О чем?
– Да о том, что маму надо было слушать!… М-да, такие вот дела!
– А за что ты здесь?
– Говорю же, маму не слушал… Знаешь, какой самый страшный зверь?
– Н-нет.
– Жаба. Говорят, она задушила половину населения земного шара… И одного козла задушила. Из-за которого я здесь… Подумаешь, какой-то дерьмовый мопед у него увел.
Я-то думал, что это мой мопед. У меня точно такой же… А это его драндуль. Я бы ему его за так вернул. А он в ментовку заявил, ага. Я ментам объяснял, а они и слушать не хотят. Сюда вот впарили… Да, жаба -страшный зверь…
Парень говорил бойко, живо и очень складно – заслушаешься. Неудивительно, что к нему потянулись люди.
– Тебя как зовут?
– Рома.
– У тебя жена есть?
– Да ну, еще чего!
– Вот и правильно! Ну их, баб!… Вот у меня была жена, да.
Знаешь, из-за чего развелись? Прихожу домой и говорю, давка в автобусе была – одна беременная чуть не родила. А она так подумала-подумала, и в ответ – я тоже так ехала. Так давили, так давили, что она забеременела… Вот только день не помню, когда это было. До него была среда, завтра должен быть четверг. Хрен его знает, что это был за день… Эй, ты чего, поверил насчет жены? Не было у меня никакой жены. Хотя, знаешь, жену я ищу. Ага, каждый день объявление в газету даю. Типа, познакомлюсь с красивой девушкой для создания крепкой семьи. Но только на одну ночь!… И знаешь, срабатывает. С одной такой познакомился. Она в общаге жила, ага.