Отчаяние
Шрифт:
Они вернулись – изумленные, но исполненные восторга.
Значит, смогу и я.
Я осторожно поднялся на ноги. Казалось, все позади: я прошел сквозь смешение и остался невредим. Каспар не стал Ключевой Фигурой – и все же момент «Алеф», должно быть, каким-то образом прошел безболезненно, преодолев искажения, прогнав Отчаяние. Может, еще до того, как я принялся за чтение, кто-то из ортодоксальных антропокосмологов, узнав о смерти Мосалы, вторгся в ее программу и обнаружил какую-то принципиальную ошибку в расчетах Каспара?
Навстречу
И тут, как гром с ясного неба, как враг из засады, на меня обрушилось обретенное знание.
Я – Ключевая Фигура. Я объяснил – и тем самым создал – Вселенную, наслоил ее, пласт за пластом, великолепной спиралью причинной обусловленности вокруг семени этого мига. Пылающую пустоту галактик, двадцать миллиардов лет космической эволюции, десять миллиардов человеческих собратьев, сорок миллиардов представителей биологических видов – вся замысловатая родословная сознания возникла из этого единственного мгновения. Мне не было необходимости напрягать воображение, представляя себе каждую молекулу, каждую планету, каждое лицо. Этот миг включал их все.
Мои родители, друзья, любимые… Джина, Анжело, Лидия, Сара, Вайолет Мосала, Билл Манро, Адель Вунибобо, Карин де Гроот. Акили. Даже беспомощное мычание незнакомцев – жертв такого же открытия – вдруг показалось лишь искаженным отголоском обуявшего меня ужаса. Я понял: я создал их всех.
Тот самый солипсизм, то самое безумие, печать которого углядел я на лице самой первой несчастной. Вот оно – Отчаяние: не страх перед величественным механизмом ТВ, но сознание того, что ты один во тьме, что сотней миллиардов слепящих нитей обволакивает твои несуществующие глаза паутина…
…и теперь, зная это, я смету ее прочь – смету единым вздохом, пониманием.
Ничто не возможно создать, не зная доподлинно, как это делается: без сведенной воедино физической и информационной ТВ. Никакая Ключевая Фигура не может действовать, не ведая, что творит, не может создать Вселенную, не подозревая об этом.
Но такое знание удержать в себе невозможно. Каспар прав. Правы умеренные. Все, что вдохнуло жизнь в эти самые уравнения, раскрутится теперь, попусту повторяя самое себя.
Я поднял глаза к пустому небу, готовый сорвать с мира покров тайны – и не найти под ним ничего.
А потом мое имя прозвучало из уст Акили, и гибель отступила. Я взглянул на свою любовь – прекрасную, как всегда, недоступную, как всегда.
И, как всегда, непостижимую.
И увидел выход.
Я понял, почему Каспар не стал Ключевой Фигурой. Я нашел изъян в его рассуждениях. Непроверенное допущение. Незаданный вопрос, ответа на который нет до сих пор.
Может ли один разум объяснить – и тем самым создать – другой?
Уравнения ТВ не давали ответа. Канонические эксперименты не давали ответа. Ответ искать было негде – лишь в моей собственной памяти, в моей собственной жизни.
Всего-то и надо было, чтобы вырвать самого себя из центра Вселенной, чтобы предотвратить раскручивание клубка, – отбросить последнюю иллюзию.
Эпилог
Самолет приземлился; я начал снимать. Очевидец сделал пометку: «Кейптаун, среда, 15 апреля 2105 года. 7:12:10 по Гринвичу».
Встречать меня в аэропорт приехала Карин де Гроот. Вид у нее был поразительно цветущий – живьем она выглядела даже моложе, чем на экране, – хотя оба мы были уже куда как немолоды, и потери оставили неизгладимый след. Мы поздоровались. Я огляделся, вбирая в себя многообразие стилей – и в анатомии, и в одежде; не то чтобы более изощренное, чем где-либо в других местах, просто в каждом месте – свое, особый облик толпы. Похоже, по всей Южной Африке нынче в моде импозантные одеяния вроде сутан, покрытые темно-лиловыми симбионтами-фотосинтетиками. Там, у нас, на каждом шагу встретишь людей в глянцевых, приспособленных для дыхания и питания под водой одеждах.
После момента «Алеф» люди побаивались, что смешение сделает человечество чересчур однообразным. Но этого не случилось – во всяком случае, люди не стали более безлики, чем в Эру Невежества; не заставило же господство тогдашних примитивных непреложных истин (что вода мокрая, а небо голубое) всех до одного на планете мыслить и поступать одинаково. Воспринимать единую истину ТВ можно по-разному – вариантам несть числа. Что действительно стало невозможным, так это заблуждение, будто каждая культура создает собственную, отдельную от прочих реальность: ведь все мы дышим одним воздухом, ходим по одной земле.
Де Гроот мысленно сверилась с каким-то расписанием.
– Так вы прямо из Безгосударства?
– Нет. Из Малави. Надо было кое с кем увидеться. Хотел проститься.
Мы спустились в подземку, где нас уже ждал поезд; путь к вагонной двери освещен огнями. Без малого пятьдесят лет не был я в этом городе. За это время он здорово переменился. Все вокруг незнакомое; и на каждом шагу, хочешь не хочешь, перед тобой – ТВ. Точно хвастающийся новой замечательной поделкой ребенок. Казалось бы, чего уж проще – нескользящее, поглощающее грязь покрытие на плитках пола или светящиеся пигменты на живых скульптурах, – только даже такие незамысловатые нововведения притягивали взгляд, растолковывая свой уникальный способ сосуществования.
Ничто не оставалось непонятым. Никаких загадок, никакой магии.
– Когда я услышал, что в качестве мемориала Вайолет Мосалы построили Детский Сад, в первую минуту подумал, что ее бы удар хватил. Что говорит лишь о том, как мало я ее знал. Не понимаю, почему меня пригласили.
Де Гроот рассмеялась.
– Я рада, что вы проделали такой путь не только ради самой церемонии. Выступить на ней вы могли бы и по сети; никто не обиделся бы.
– Ну что вы, побывать здесь самому! Никакого сравнения!