Отчаянная
Шрифт:
Раздался вкрадчивый голос Додда:
— Слушай, деньги здесь, мы могли бы наскрести их и свалить, незачем…
— Неужели ты и я действительно вылезли на свет между одними и теми же ногами? — усмехнулся Джег на своего брата. — Ты тупейший ублюдок.
— Тупейший, — сказал Нири.
— Думаешь, я оставлю четыре тысячи марок воронам? — сказал Джег. — Ты скребись тут, а мы объездим кобылку.
— Где она, как думаешь? — спросил Нири.
— Я думал, ты у нас крутой охотник?
— В диких землях, но мы же не в диких землях.
Джег поднял
— Это, по-твоему, высшее проявление цивилизации что ли? — Они посмотрели друг на друга, пыль заклубилась у их ног и снова успокоилась.
— Она где-то здесь, — сказал Нири.
— Думаешь? Как хорошо, что со мной лучший самопровозглашенный остроглаз к западу от гор, так что я не пропущу ее мертвую лошадь в десяти, блядь, шагах отсюда. Да, она где-то здесь.
— Где, как думаешь? — спросил Нири.
— А ты где бы был? — Нири посмотрел на здания, и Шай отпрянула, когда его прищуренные глаза повернулись к таверне.
— Вон там, наверное, но я не она.
— Конечно, ты не она, блядь. Знаешь, что я скажу? У тебя сиськи больше, а мозгов меньше. Если бы ты был ей, мне ни хуя не пришлось бы ее сейчас искать, а?
Снова молчание, снова пыльный порыв ветра.
— Наверное, нет, — сказал Нири. Джег снял свою высокую шляпу, поскреб ногтями потные волосы, и напялил ее набекрень обратно.
— Ты смотри там, я посмотрю в соседнем. Только не убей суку, ага? Это половина награды.
Шай осторожно отошла в тень, чувствуя, как пот щекочет под рубашкой. Быть пойманной в этой никчемной жопе мира. Этими никчемными ублюдками. С босыми ногами. Она этого не заслуживала. Все, что она хотела, это быть кем-то стоящим. Не быть никем, забытой в день смерти. Теперь она понимала, как тонка грань между недостатком острых ощущений и их охрененным избытком. Но, как и большинство ее увечных прозрений, это снизошло слишком поздно.
Она всосала воздух через щель между зубами, и услышала, как Нири скрипит по доскам в общем зале. Возможно, еще был слышен металлический стук его большого топора. Она вся дрожала. Чувствовала себя такой слабой, что едва могла держать нож, не говоря о том, чтобы размахивать им. Может, пришло время сдаваться. Выбросить нож в дверь и сказать: «Я выхожу! Проблем не будет! Вы победили!». Улыбнуться, кивнуть и поблагодарить их за предательство. И за их милые рассуждения, когда они будут выбивать из нее дерьмо, или хлестать ее, или сломают ноги, или чем там еще они будут развлекаться на пути к ее виселице.
А виселиц она в жизни повидала, и никогда не получала от них удовольствия. Стоишь связанной, пока они зачитывают твое имя и преступления, надеешься на последнюю отсрочку, которой не будет. Петля плотно затянута, молишь о пощаде, или выкрикиваешь проклятия, совершенно без разницы. Пинаешься в никуда, язык вываливается, ты обгадишься на потеху отбросам, которые ничуть не лучше тебя. Она представила Джега и Нири, в ухмыляющейся толпе, смотрящих, как она исполняет танец вора на конце веревки. Вероятно, наряженных в еще более нелепые
— Хуй вам, — выдохнула она в темноту. Ее губы сердито скривились, когда она услышала, как нога Нири ступает на нижнюю ступеньку.
В Шай была чертовски упрямая черта. С младенчества, когда кто-то говорил ей, как все будет, она немедленно начинала думать, как сделать все наоборот. Мать всегда называла ее упрямым мулом и винила во всем кровь духов. «Это все твоя чертова кровь духов», — словно это Шай сама решила быть на четверть дикарем, а не ее мать стала трахаться со скитальцем полу-духом, который оказался — что неудивительно — никудышным пьяницей.
Шай точно будет сражаться. Нет сомнений, что она проиграет, но точно будет сражаться. Она заставит этих ублюдков убить ее и, по крайней мере, украдет у них половину награды. Не ждешь, что подобные мысли успокоят руку, но ее руку успокоили. Маленький ножик все еще трясся, но теперь от того, что она его крепко сжимала.
Для человека, который называл себя великим охотником, у Нири была проблема с соблюдением тишины. Шай слышала, как он дышит носом, остановившись на вершине лестницы, так близко, что можно было бы до него дотронуться, если б между ними не было стены из досок.
Доска застонала, когда он переместил свой вес; все тело Шай напряглось, каждый волосок вздыбился. Затем она увидела его — на нее сквозь дверной проем он и не взглянул. В его руке был топор, и смерть была в его глазах. Но он крался по балкону следуя кровавым отпечаткам ноги, и натянутый лук указывал совершенно в другую сторону.
Получив подарок, Шай всегда хватала его обеими руками, а не раздумывала, кого поблагодарить. Она бросилась на Нири сзади, сжав зубы, и низкий рык вырвался из ее горла. Он быстро повернул голову, показались белки его глаз, а вслед за ними лук, наконечник стрелы блеснул тем светом, что нашелся в этом заброшенном месте.
Она низко пригнулась и схватила его за ноги, сильно ударив плечом в бедро, заставив его заворчать; ее руки плотно сцепились под его задницей, и неожиданно ей в нос ударила вонь от лошади и его пота. Тетива спустилась, но Шай уже выпрямлялась, рычала, кричала, надрывалась и — хотя он был здоровым — она подняла Нири через перила, так же ловко, как поднимала мешки с зерном на ферме ее матери.
На мгновение он завис в воздухе, его глаза и рот были широко раскрыты от изумления, затем он с хриплым возгласом упал и с треском провалился через доски внизу.
Шай моргнула, не в силах поверить. Кожу на голове жгло, она потрогала ее пальцем, почти ожидая нащупать стрелу, торчащую прямо из мозгов. Но повернулась и увидела стрелу в стене позади нее — на взгляд Шай, значительно более удачный исход. Липкая кровь в ее волосах капала на ее лоб. Возможно, ее поцарапал лук. У нее появился бы шанс спастись, заполучи она его. Она шагнула в сторону лестницы, и замерла. В дверях стоял Джег, и его меч был длинной черной кривой на фоне солнечного света с улицы.